2484
14
Оригинал интервью: https://russian.rt.com/article/312672-pismo-pyatoe-irina
Захару Прилепину пишет Ирина. Журналистка. Прошла и Одессу, и Донбасс. Собственно, там она сейчас и находится. Сотрудничает с Анатолием Шарием в том числе.
Захару Прилепину пишет Ирина. Журналистка. Прошла и Одессу, и Донбасс. Собственно, там она сейчас и находится. Сотрудничает с Анатолием Шарием в том числе.
Донбасс, госпиталь.
— Из донецкого аэропорта забирали мы пленных. — продолжает Ирина в другой раз, — Отмороженных, без ног, без рук. Когда уже всё закончилось. Я к ним ходила, с ними разговаривала. Я им кушать носила. Зубные щётки, пасты. Причём одну сумку несла на третий этаж, нашим пацанам, а вторую наверх — «киборгам». Медсёстры говорят: «Они нас убивают, а вы их кормите». Я говорю: «Они нас убивают, а вы их лечите». Мы же не фашисты.
×
И «киборги» мне божились, клялись, что не будут больше воевать. Я с ними много разговаривала на разные темы. Там был один мальчик — Остап, без ноги, отрезали под корень — 20 лет ему. Я его на себе несла в «скорую» на обмен. Я ему говорю: если ты будешь говорить гадости на ДНР и на людей, что тебя спасли, — прокляну. Но он молодец, дал интервью, и очень хорошее. Его спросили: что вы пожелали бы украинским солдатам, которые идут на войну? А он две секунды молчал и ответил: «Ничого не пожелаю, чтоб не буты ворогом». То есть Остапчик молодец.
А был другой, тоже с ампутацией, тоже божился, что воевать не придёт, а я смотрю: одел протез и опять на передке.
В твиттере я с матами ему написала: сука такая, ты же обещал. Я знала, что он будет читать. А он ответил: «Ирина, у вас на одной руке ангел сидит, а другой рукой вы чёрта гладите».
— Может, это он себя имел в виду во втором случае...
В твиттере я с матами ему написала: сука такая, ты же обещал. Я знала, что он будет читать. А он ответил: «Ирина, у вас на одной руке ангел сидит, а другой рукой вы чёрта гладите».
— Может, это он себя имел в виду во втором случае...
— ...И ещё был один. Я с ним один на один разговаривала. Он мне рассказывает, что ни в кого не стрелял, а я ему верю. Ну не может же человек врать. И я говорю офицеру из контрразведки: «Такой хороший мальчик, он будет рыбу ловить, землю пахать. Включите его в обмен». А он мне: «Ира, ты что, офигела, это спецназ. Знаешь, сколько он наших положил?» Вот так вот...
А другой был «киборг» в возрасте: зло-о-обный. Если другие говорят: принесите то-то, то-то, — этот рычит: «Не надо мне ничего». И не разговаривает. Даже искры из глаз летят. Кидался на меня, как собака!
2 Мая, Одесса.
— Ещё ты когда была в Одессе, ты проводила своё расследование событий 2 мая.
— Две тысячи человек в Одессу заранее приехали из Киева — Майдан опустел в этот день. С 1-го на 3-е они в Одессе сидели четыре дня. Для них были проплачены гостиницы у моря, такие задрипанные турбазы. Их специально завозили, и они ждали. Это всё оплачивалось. Если бы не было 2 мая, было бы что-то другое. Это массовое убийство должно было произойти, чтобы люди испугались. И люди очень сильно испугались.
У меня есть одна знакомая девушка, Наташа, она уже уехала в Россию — не смогла жить после этого в Одессе. В тот день, 2 мая, она сразу увидела всё по телевизору и прибежала посмотреть. Когда эта толпа двухтысячная окружила антимайдановцев и заталкивала их в Дом профсоюзов, они были уверены, что спрячутся там: будут бросаться камнями и дожидаться милиции. Никто же не знал, что так закончится.
Муж Наташи преподавал в военном училище, подполковник, а сыновья у них — в «Альфе». Наташа поэтому говорит: я спецов узнаю по повороту головы.
И вот все побежали в здание — там темно, кабинеты закрыты, выходной. Основная часть убежала в одну сторону, Наташа пошла в другую, с камнем в руке. И увидела спецов. Это же сталинское здание, окна высокие, и в оконных проёмах, так, чтобы их не видно было, стояли спецы.
Возле них было несколько ящиков с коктейлями Молотова. Она рассказывал мне потом: «У меня сразу одна мысль — будут убивать».
— Две тысячи человек в Одессу заранее приехали из Киева — Майдан опустел в этот день. С 1-го на 3-е они в Одессе сидели четыре дня. Для них были проплачены гостиницы у моря, такие задрипанные турбазы. Их специально завозили, и они ждали. Это всё оплачивалось. Если бы не было 2 мая, было бы что-то другое. Это массовое убийство должно было произойти, чтобы люди испугались. И люди очень сильно испугались.
У меня есть одна знакомая девушка, Наташа, она уже уехала в Россию — не смогла жить после этого в Одессе. В тот день, 2 мая, она сразу увидела всё по телевизору и прибежала посмотреть. Когда эта толпа двухтысячная окружила антимайдановцев и заталкивала их в Дом профсоюзов, они были уверены, что спрячутся там: будут бросаться камнями и дожидаться милиции. Никто же не знал, что так закончится.
Муж Наташи преподавал в военном училище, подполковник, а сыновья у них — в «Альфе». Наташа поэтому говорит: я спецов узнаю по повороту головы.
И вот все побежали в здание — там темно, кабинеты закрыты, выходной. Основная часть убежала в одну сторону, Наташа пошла в другую, с камнем в руке. И увидела спецов. Это же сталинское здание, окна высокие, и в оконных проёмах, так, чтобы их не видно было, стояли спецы.
Возле них было несколько ящиков с коктейлями Молотова. Она рассказывал мне потом: «У меня сразу одна мысль — будут убивать».
Наташа догадалась включить дурочку и спросила: «Мальчики, здесь камни выбрасывать?». Они кивнули. И говорит им: мол, вам ещё принести? Они в ответ снова кивают.
И она выскочила. Стала бегать по коридору — искать выход. Второй этаж, очень высокие потолки. Одно окно открылось, она в него выглянула — искала глазами мужа.
А что такое спец: муж учёл даже то, что все будут в коричневой защитной форме, и поэтому одел ярко-синюю футболку, чтобы выделяться. И бегал под окнами.
Она его, наконец, увидела, он кричит ей — прыгай! Она боится высоты, но прыгнула. Он поймал её, повредил себе позвоночник. И вокруг сразу образовалась толпа подростков — малышей этих карандашей со свастиками — и в намордниках, и без масок, с битами. Они начали их окружать, чтобы добить. Одна девушка, очень хрупкая, — Наталья её видела потом на видео — крикнула: «Убыйтэ еи!» А Наталья говорит: «За что меня убивать?» А эта девушка: «Убыйтэ еи, она убыла наших побратымив».
Они начали их окружать. Муж её закрывает собой. Минута ещё — и всё. Тут появился какой-то видный и влиятельный мужик в кепке, видно, знавший её мужа, и спрашивает его, сможет ли он сейчас быстро увести свою жену. «Да, смогу».
И она выскочила. Стала бегать по коридору — искать выход. Второй этаж, очень высокие потолки. Одно окно открылось, она в него выглянула — искала глазами мужа.
А что такое спец: муж учёл даже то, что все будут в коричневой защитной форме, и поэтому одел ярко-синюю футболку, чтобы выделяться. И бегал под окнами.
Она его, наконец, увидела, он кричит ей — прыгай! Она боится высоты, но прыгнула. Он поймал её, повредил себе позвоночник. И вокруг сразу образовалась толпа подростков — малышей этих карандашей со свастиками — и в намордниках, и без масок, с битами. Они начали их окружать, чтобы добить. Одна девушка, очень хрупкая, — Наталья её видела потом на видео — крикнула: «Убыйтэ еи!» А Наталья говорит: «За что меня убивать?» А эта девушка: «Убыйтэ еи, она убыла наших побратымив».
Они начали их окружать. Муж её закрывает собой. Минута ещё — и всё. Тут появился какой-то видный и влиятельный мужик в кепке, видно, знавший её мужа, и спрашивает его, сможет ли он сейчас быстро увести свою жену. «Да, смогу».
Так их спасли.
Муж Наташин начал тянуть её по парку, она тормозила ногами, кричала: «Не убивайте их! Они будут их убивать!» Она всё уже поняла.
Я пришла туда через месяц после событий. Здание днём охраняли 60 милиционеров, а ночью — эти их нацисты в чёрной форме.
Днём, когда стояла милиция, я смогла попасть в здание.
Со мной была Наташа и один местный полковник. Он рассказывал, как после всего людей оттуда выносил. Он мне показал, где сколько людей лежало. Говорит: в этом туалете — там дырка — и в ней девочка пряталась, лет пятнадцати. Её туда загнали, она полностью разбила череп. Полковник показывал: «Я её вот так выносил, она как пушинка была...» Вот здесь столько-то лежало, вот здесь столько-то.
Недели две я допрашивала свидетелей, которые ни с кем не разговаривали. Ни с милицией, ни с кем. А мне всё рассказывали. Я им дала слово, что не буду их записывать. Что всё буду запоминать.
Итак, что сделали те, кто устроил эту бойню. Там был взрыв хлора. Всю штукатурку в сталинском здании содрать нереально. Так они перфораторами сбивали штукатурку в зоне взрыва хлора: это, типа, ремонт. В зоне лестничного марша сбивали штукатурку «с мясом». Сбивали и вывозили, чтобы даже следа не осталось.
— Следа того, что применяли химию?
— Да. На видео есть кадры, когда ломятся эти малолетки в шортах с битами, а один человек кричит: «Пять минут не входить». Они ждали, пока газ выйдет.
Я спросила у одного человека из СБУ: каким газом их травили? Он: тык, мык. Я говорю — пожалуйста, скажи. Он говорит: хлор.
Когда кинули этот хлор, люди упали. После смерти спецы их переворачивали. Они все перевёрнутые, посмотрите на фото. Редко кто лежит лицом вниз — один или два. И у всех изо рта и носом пошла типа каша манная. Это специфическое воздействие хлора. Спецы их поливали коктейлем Молотова и поджигали, чтобы по фото нельзя было определить, что травили хлором. Подчищали последствия.
Муж Наташин начал тянуть её по парку, она тормозила ногами, кричала: «Не убивайте их! Они будут их убивать!» Она всё уже поняла.
Я пришла туда через месяц после событий. Здание днём охраняли 60 милиционеров, а ночью — эти их нацисты в чёрной форме.
Днём, когда стояла милиция, я смогла попасть в здание.
Со мной была Наташа и один местный полковник. Он рассказывал, как после всего людей оттуда выносил. Он мне показал, где сколько людей лежало. Говорит: в этом туалете — там дырка — и в ней девочка пряталась, лет пятнадцати. Её туда загнали, она полностью разбила череп. Полковник показывал: «Я её вот так выносил, она как пушинка была...» Вот здесь столько-то лежало, вот здесь столько-то.
Недели две я допрашивала свидетелей, которые ни с кем не разговаривали. Ни с милицией, ни с кем. А мне всё рассказывали. Я им дала слово, что не буду их записывать. Что всё буду запоминать.
Итак, что сделали те, кто устроил эту бойню. Там был взрыв хлора. Всю штукатурку в сталинском здании содрать нереально. Так они перфораторами сбивали штукатурку в зоне взрыва хлора: это, типа, ремонт. В зоне лестничного марша сбивали штукатурку «с мясом». Сбивали и вывозили, чтобы даже следа не осталось.
— Следа того, что применяли химию?
— Да. На видео есть кадры, когда ломятся эти малолетки в шортах с битами, а один человек кричит: «Пять минут не входить». Они ждали, пока газ выйдет.
Я спросила у одного человека из СБУ: каким газом их травили? Он: тык, мык. Я говорю — пожалуйста, скажи. Он говорит: хлор.
Когда кинули этот хлор, люди упали. После смерти спецы их переворачивали. Они все перевёрнутые, посмотрите на фото. Редко кто лежит лицом вниз — один или два. И у всех изо рта и носом пошла типа каша манная. Это специфическое воздействие хлора. Спецы их поливали коктейлем Молотова и поджигали, чтобы по фото нельзя было определить, что травили хлором. Подчищали последствия.
По первому образованию я архитектор. Я искала план Дома профсоюзов. Это же самое большое бомбоубежище в Одессе. Там есть ход, который ведёт к зданию СБУ, по катакомбам. Поэтому спецы могли уйти по катакомбам и зайти по ним же.
Когда я ходила и снимала всё, меня поразил тот факт, что все входы в подвал даже с пожарных лестниц и пожарных ходов заварены вот таким слоем железа, а сверху решётка, арматура — наглухо! Я думала, всё равно где-то отковырну, пролезу — нет!
— Они после случившегося всё заварили?
— Да, все ходы в подвал. Планы эвакуации во время пожара есть, но ходы заварены и подвала как бы и нету. Даже вход в лифт заварен, шахты заварены: к подвалу не подойти. И есть кадры, когда зашли журналисты 3 мая снимают и говорят: «А что это здесь замуровано? Капает цемент! Ну толкни же ты ногой, это же подвал».
Там были убиты люди ещё и в подвале, и они в списки не входят. Оттуда был звонок одного парня: «Мама, нас сейчас будут убивать».
— Значит, там было больше погибших?
— Конечно! Более ста пятидесяти точно, до трёхсот. Тем более что многие прятались, многие семьи боялись — и хоронили тихо, как будто их покойных там не было. Очень много пострадавших было, которые умерли потом от ран. Наконец, очень часто врачи в больницах говорили: «Называйте чужие фамилии и адреса, потому что вам будут мстить». И вот они писали — Вася Васин, ни документов, ничего — зашили голову, травма черепа. Но до сих пор некоторые люди в больницах лежат с переломом позвоночника.
Когда я ходила и снимала всё, меня поразил тот факт, что все входы в подвал даже с пожарных лестниц и пожарных ходов заварены вот таким слоем железа, а сверху решётка, арматура — наглухо! Я думала, всё равно где-то отковырну, пролезу — нет!
— Они после случившегося всё заварили?
— Да, все ходы в подвал. Планы эвакуации во время пожара есть, но ходы заварены и подвала как бы и нету. Даже вход в лифт заварен, шахты заварены: к подвалу не подойти. И есть кадры, когда зашли журналисты 3 мая снимают и говорят: «А что это здесь замуровано? Капает цемент! Ну толкни же ты ногой, это же подвал».
Там были убиты люди ещё и в подвале, и они в списки не входят. Оттуда был звонок одного парня: «Мама, нас сейчас будут убивать».
— Значит, там было больше погибших?
— Конечно! Более ста пятидесяти точно, до трёхсот. Тем более что многие прятались, многие семьи боялись — и хоронили тихо, как будто их покойных там не было. Очень много пострадавших было, которые умерли потом от ран. Наконец, очень часто врачи в больницах говорили: «Называйте чужие фамилии и адреса, потому что вам будут мстить». И вот они писали — Вася Васин, ни документов, ничего — зашили голову, травма черепа. Но до сих пор некоторые люди в больницах лежат с переломом позвоночника.
Я общалась с мальчиком 16 лет. Когда начались эти события, кто-то из взрослых прогнал его домой: прячься, убегай. Он успел убежать. И когда уже начался этот кошмар, он обошёл с тыла Дом профсоюзов и видел, как люди обожжённые прыгают вниз. Там же третий этаж — это как пятый по нашему метражу. И мальчик этот сидел у меня на кухне и его так трясло, сильнее и сильнее, я уже думала, у него эпилепсия какая-то. Я дотянула до последнего, чтобы дать ему воды потом, чтобы он успел всё это высказать. И он говорил: «Тетя Ира, они прыгали из окон, они так кричали! А их битами добивали... Я слышал, как у них кости хрустят. Это так страшно! Так страшно! Я убежал». Там рядом школа олимпийского резерва, он перепрыгнул забор, спрятался в закоулочек и засел там в углу. И говорит: «Тетя Ира, я всю ночь там сидел, а они пели песни и искали, чтобы добивать людей».
Потом, уже в Песках, когда я была в украинской армии, встретила там человека — такого здорового, бритоголового. Он говорит: «А ты меня не узнаёшь? Я на всех пабликах был, на всех сайтах». И признался мне: «Мы же 2 мая срезали с приехавших пожарных машин шланги». Когда пожарники подъехали — их тоже били. Захватывали машины и не давали тушить. И этот бритоголовый был там. А нашёлся на фронте — он сразу же уехал из Одессы. Сейчас он в батальоне «Донбасс» — позывной Слон.
Потом, уже в Песках, когда я была в украинской армии, встретила там человека — такого здорового, бритоголового. Он говорит: «А ты меня не узнаёшь? Я на всех пабликах был, на всех сайтах». И признался мне: «Мы же 2 мая срезали с приехавших пожарных машин шланги». Когда пожарники подъехали — их тоже били. Захватывали машины и не давали тушить. И этот бритоголовый был там. А нашёлся на фронте — он сразу же уехал из Одессы. Сейчас он в батальоне «Донбасс» — позывной Слон.
Там столько фактов, которые ещё не известны! Страшная тема! Спецы знают, чем травили, сколько с огнестрелом, сколько забито насмерть, сколько изуродовано.
Допустим, был такой Генка Кушнарев — я нашла место его гибели. Там его каска лежала, его бита — ну, верней, дрючок от лопаты. За ним стояли несколько женщин, а он дрался как лев, до последнего. В него сначала выстрелили, а потом человек шесть-семь начали его бить. Они все кости ему сломали, месиво сделали из человека.
В Одессе такая трагедия произошла, что когда люди узнают, когда всё это всплывёт, когда всё это будет рассказано — мир просто вздрогнет.
Допустим, был такой Генка Кушнарев — я нашла место его гибели. Там его каска лежала, его бита — ну, верней, дрючок от лопаты. За ним стояли несколько женщин, а он дрался как лев, до последнего. В него сначала выстрелили, а потом человек шесть-семь начали его бить. Они все кости ему сломали, месиво сделали из человека.
В Одессе такая трагедия произошла, что когда люди узнают, когда всё это всплывёт, когда всё это будет рассказано — мир просто вздрогнет.
Постскриптум
Я хотел сказать, что украинцы будут страдать за все зло, что совершили. Хотел сказать с такою силою, чтобы свидомые прочувствовали её физически... Но не буду. По одной простой причине...
Украинцы уже обрекли себя на муки. Моё несочувствие тем, кто НЕ понимает, почему.
В 2014м году я говорил украинцам тут, на Фишках, что НЕЛЬЗЯ пользоваться преступниками для достижения светлых целей. С тех пор украинцы совершили страшные грехи. Ниточка за ниточкой, пядь за пядью. Как каждая очередная "последняя" доза наркомана. Обрекая тем самым людей на украине на прижизненные муки. Не где-то там, за гранью жизни, а сейчас.
И детей своих. В ненависти и нищбродстве.
И детей своих. В ненависти и нищбродстве.
Источник:
Новости партнёров
реклама
А первая картинка улыбнула. Судя по огромному количеству орфографических ошибок, писал большой "мовознавец" АзИров...