2652
9
Валера Ремизов с детства ничего не видит. Он не знает, как выглядят мама и папа. Красоту людей определяет по голосу и поступкам. Не может читать без специальных программ и купить продукты без посторонней помощи. Любит зелёный цвет, но не знает, какой он.
Но Валеру не жалко. Он играет на слух в компьютерные игры и без труда уделает вас в какие-нибудь гонки. Он состоит в политической партии и выступает на митингах – красноречиво говорит и хорошо поёт. Играет на гитаре, учится на юрфаке, уверен в себе
Мы провели с ним несколько дней и поговорили о жизни на слух, гражданской позиции, незлом мире и человеческой красоте.
Мы с Валерой сидим в блинной недалеко от его общаги. Он здесь бывает часто — девушки за кассой приветственно улыбаются и кладут перед ним приборы (остальные посетители берут их сами). Первое время Валера не знал, что в заведении есть туалет и можно мыть руки – носил с собой влажные салфетки. Сегодня же он без труда находит самый удобный столик в углу.
Валера родился шестимесячным – отсюда проблемы со здоровьем и слепота. Родители объездили всех врачей, которых смогли найти, но сыну это не помогло. Парень чувствует, когда светло и когда наступает ночь, но краски и очертания мира ему неведомы.
Мы с Валерой сидим в блинной недалеко от его общаги. Он здесь бывает часто — девушки за кассой приветственно улыбаются и кладут перед ним приборы (остальные посетители берут их сами). Первое время Валера не знал, что в заведении есть туалет и можно мыть руки – носил с собой влажные салфетки. Сегодня же он без труда находит самый удобный столик в углу.
Валера родился шестимесячным – отсюда проблемы со здоровьем и слепота. Родители объездили всех врачей, которых смогли найти, но сыну это не помогло. Парень чувствует, когда светло и когда наступает ночь, но краски и очертания мира ему неведомы.
Гонки и звуки
— Вам может показаться, что я лукавлю, но я никогда сильно не запаривался из-за того, что не вижу. Не считал себя ущербным. В моём детстве было много всего интересного, и мне совершенно некогда было раздумывать о том, что что-то со мной не так.
— Мы жили с родителями и братом в общаге в Тольятти, в одной комнате. Родители играли со мной в разные игры, я собирал конструктор, катался по коридорам на велике, лазал по канату. В пять лет я собрал из конструктора для мамы тапочки, и в них даже можно было ходить.
— Родители за меня переживали, но никогда сильно не опекали – я рос, как и все дети. В деревне гонял на велосипеде по прямой дороге — один раз улетел в овраг. Зимой на санках катался с горы. Однажды я залез на высокое дерево, чтобы определить, будет ли на высоте лучше ловить радиоприёмник. Папа меня долго искал и сильно удивился, когда обнаружил на самой высокой ветке.
Папа купил мне приставку «Panasonic 3DO», очень крутую по тем временам. И я был единственным ребёнком, которому для игры был не нужен экран телевизора: я просто вставлял наушники в джойстик и играл. Обыгрывал друзей в «Need for speed» и «Road rush», и во всяких самураев. Играл на слух: по звукам понимал, когда надо поворачивать и когда машина тебя обгоняет… В общем, до шести лет у меня было самое обычное детство. А потом меня родители отправили в Самару учиться в 17-ю школу-интернат для слепых.
— Мы жили с родителями и братом в общаге в Тольятти, в одной комнате. Родители играли со мной в разные игры, я собирал конструктор, катался по коридорам на велике, лазал по канату. В пять лет я собрал из конструктора для мамы тапочки, и в них даже можно было ходить.
— Родители за меня переживали, но никогда сильно не опекали – я рос, как и все дети. В деревне гонял на велосипеде по прямой дороге — один раз улетел в овраг. Зимой на санках катался с горы. Однажды я залез на высокое дерево, чтобы определить, будет ли на высоте лучше ловить радиоприёмник. Папа меня долго искал и сильно удивился, когда обнаружил на самой высокой ветке.
Папа купил мне приставку «Panasonic 3DO», очень крутую по тем временам. И я был единственным ребёнком, которому для игры был не нужен экран телевизора: я просто вставлял наушники в джойстик и играл. Обыгрывал друзей в «Need for speed» и «Road rush», и во всяких самураев. Играл на слух: по звукам понимал, когда надо поворачивать и когда машина тебя обгоняет… В общем, до шести лет у меня было самое обычное детство. А потом меня родители отправили в Самару учиться в 17-ю школу-интернат для слепых.
×
Учёба и сопротивление
— Учёба в интернате проходит примерно так же, как и в обычной школе. С той лишь разницей, что все вокруг – незрячие или слабовидящие. Ну и ещё ты там живешь, в редкие выходные приезжая к родителям.
— Я не жалею, что рано оторвался от мамы и папы. Я рос в коллективе, социализировался, это для незрячих очень важно. Старшие ребята учили меня, например, как передвигаться по городу. Мы проводили всякие прикольные эксперименты, например, оставляли друг друга на остановке, и надо было сообразить, как добраться до школы.
Пока я был маленький, как-то не сильно обращал внимание на происходящее в стенах интерната. И только в старших классах начал понимать, что когда тебя за провинность выставляют в коридор – это странно. Когда убирают диваны и ничего не остаётся, как сидеть на полу – это ненормально. Когда в твоей спальне нет розеток в целях пожарной безопасности, а тебе надо заряжать телефон или бриться, или хочется попить чаю – это глупо, ну и так далее. Мы тогда с ребятами решили с этими порядками побороться – я неосознанно начал свой путь сопротивления.
— Я не жалею, что рано оторвался от мамы и папы. Я рос в коллективе, социализировался, это для незрячих очень важно. Старшие ребята учили меня, например, как передвигаться по городу. Мы проводили всякие прикольные эксперименты, например, оставляли друг друга на остановке, и надо было сообразить, как добраться до школы.
Пока я был маленький, как-то не сильно обращал внимание на происходящее в стенах интерната. И только в старших классах начал понимать, что когда тебя за провинность выставляют в коридор – это странно. Когда убирают диваны и ничего не остаётся, как сидеть на полу – это ненормально. Когда в твоей спальне нет розеток в целях пожарной безопасности, а тебе надо заряжать телефон или бриться, или хочется попить чаю – это глупо, ну и так далее. Мы тогда с ребятами решили с этими порядками побороться – я неосознанно начал свой путь сопротивления.
Мы были в 10-м классе, нам хотелось что-то делать. Мы даже название своей «партии» придумали – «Светочи свободы».
— Началось с того, что однажды, когда нас воспитательница застала сидящими в коридоре на полу, мы ей сказали, что это мы так бастуем против отсутствия диванчиков. Сразу все понабежали, начали пугать нас плохими оценками и в конце концов разогнали. Тогда мы придумали написать в администрацию школы письмо с жалобами и предложениями. Там была ерунда на самом деле: мы просили больше свободы, розетки, хорошее питание. Позже собрали подписи с учеников за диванчики… Мы были в 10-м классе, нам хотелось что-то делать. Мы даже название своей «партии» придумали – «Светочи свободы».
Ничем хорошим и результативным наши протесты не кончились: восстание уняли, «народу» сказали, что мы нехорошие люди и ходить за нами не надо. Задавили, в общем, оппозицию. Всё, как в большой жизни, как в стране. Диванчики так и не появились, а розетки мы сделали сами. А потом я поступил на юрфак.
Ничем хорошим и результативным наши протесты не кончились: восстание уняли, «народу» сказали, что мы нехорошие люди и ходить за нами не надо. Задавили, в общем, оппозицию. Всё, как в большой жизни, как в стране. Диванчики так и не появились, а розетки мы сделали сами. А потом я поступил на юрфак.
Университет и «говорилка»
— Я выбрал юридический, потому что мне это интересно. К массажу, как многих, меня никогда не тянуло, музыка – это хобби, мне просто нравится играть на гитаре, записывать что-то иногда. А юрфак даст мне возможность в будущем заняться частным консультированием людей, буду помогать им отстаивать свои права. И сумею в случае чего защитить себя. Если честно, сначала я хотел быть учителем русского и литературы, но понял, что преподавать мне будет все-таки трудно.
— Я учусь, как самый обычный студент — хожу на пары, сдаю по билетам экзамены. Правда, записываю лекции не по Брайлю (этот метод очень громоздкий и неудобный, я им не пользуюсь), а на диктофон. И не списываю (улыбается). Никогда не прошу у преподавателя поблажек: как сдал, так и сдал. В зачётке есть тройки, четвёрки, пятёрки редко.
— Работать за компьютером мне помогает программка NVDA. Это своего рода читалка, которая называет все иконки, стоит навести на них курсор мыши. С её же помощью я читаю тексты. Ещё спасают горячие клавиши и порядок на рабочем столе (он у меня, правда, бывает редко). Я очень хорошо освоил компьютер, даже чиню отцу, когда у него сломается. Могу установить винду, разные программы и много чего ещё…
Наш разговор прерывает телефонный звонок – Валерин отец хочет знать, как у сына дела. Ремизов-младший обещает перезвонить позже и, закончив разговор, водит пальцем по иконкам телефона. Телефон начинает «говорить» – очень быстро и непонятно – с таким звуком перематываются кассеты в магнитофоне. Валера разбирает всё, я – ни слова.
— Я специально ускорил произношение, не люблю, когда всё медленно, — поясняет Ремизов. — Наводишь на иконку – «говорилка» называет её. Нажимаешь дважды – иконка открывается. Эта же программа проговаривает вслух буквы – так я пишу эсэмэски.
Ещё в Валерином телефоне установлена программа, которая распознаёт купюры. Заносишь телефон над тысячей, гаджет прицеливается и говорит: «Тысяча рублей». Так Валера расплачивается в магазинах и вообще везде.
— Я учусь, как самый обычный студент — хожу на пары, сдаю по билетам экзамены. Правда, записываю лекции не по Брайлю (этот метод очень громоздкий и неудобный, я им не пользуюсь), а на диктофон. И не списываю (улыбается). Никогда не прошу у преподавателя поблажек: как сдал, так и сдал. В зачётке есть тройки, четвёрки, пятёрки редко.
— Работать за компьютером мне помогает программка NVDA. Это своего рода читалка, которая называет все иконки, стоит навести на них курсор мыши. С её же помощью я читаю тексты. Ещё спасают горячие клавиши и порядок на рабочем столе (он у меня, правда, бывает редко). Я очень хорошо освоил компьютер, даже чиню отцу, когда у него сломается. Могу установить винду, разные программы и много чего ещё…
Наш разговор прерывает телефонный звонок – Валерин отец хочет знать, как у сына дела. Ремизов-младший обещает перезвонить позже и, закончив разговор, водит пальцем по иконкам телефона. Телефон начинает «говорить» – очень быстро и непонятно – с таким звуком перематываются кассеты в магнитофоне. Валера разбирает всё, я – ни слова.
— Я специально ускорил произношение, не люблю, когда всё медленно, — поясняет Ремизов. — Наводишь на иконку – «говорилка» называет её. Нажимаешь дважды – иконка открывается. Эта же программа проговаривает вслух буквы – так я пишу эсэмэски.
Ещё в Валерином телефоне установлена программа, которая распознаёт купюры. Заносишь телефон над тысячей, гаджет прицеливается и говорит: «Тысяча рублей». Так Валера расплачивается в магазинах и вообще везде.
Незлой мир и навигация
Когда мы с Валерой и моим другом выходим из кафе и идём по городу, чувствуется его отстранённость, хотя мы и рядом. Он вроде бы с нами, но в то же время с собой наедине: выбросив вперёд трость, сосредоточенно впитывает в себя звуки окружающего мира.
— Для того, чтобы ходить, мне приходится составлять собственные маршруты. Если бы я мог показать вам карту Самары из своей головы, вы бы не узнали город. Мне приходится запоминать дорогу детально – кочки, повороты. Ориентируюсь на звук: если машины шумят, значит, рядом дорога. А у дороги всегда есть какие-то объекты, остановки.
Бывает, что я сбиваюсь с дороги, плутаю. Чаще это происходит зимой, когда снег заметает знакомые тропинки. А иногда просто не с той ноги встанешь, пойдешь по знакомой дороге, но затупишь и повернёшь не туда. Но обычно я собираюсь и нахожу верный путь.
— Я привык передвигаться по городу по-своему, поэтому мне сложно сказать, насколько хорошо Самара приспособлена для незрячих. Вот возьмём транспорт. Многие жалуются, что не во всех автобусах объявляют остановки. Для кого-то это фундаментальная трагедия — человек проедет мимо, потеряется. Для меня это отчасти тоже проблема, но, с другой стороны, это побуждает общаться с другими, развивает коммуникабельность. Я всегда обращаюсь за помощью к людям – спрашиваю, какой номер автобуса подъехал, какая остановка следующая. В 99% случаях мне помогают.
— Для того, чтобы ходить, мне приходится составлять собственные маршруты. Если бы я мог показать вам карту Самары из своей головы, вы бы не узнали город. Мне приходится запоминать дорогу детально – кочки, повороты. Ориентируюсь на звук: если машины шумят, значит, рядом дорога. А у дороги всегда есть какие-то объекты, остановки.
Бывает, что я сбиваюсь с дороги, плутаю. Чаще это происходит зимой, когда снег заметает знакомые тропинки. А иногда просто не с той ноги встанешь, пойдешь по знакомой дороге, но затупишь и повернёшь не туда. Но обычно я собираюсь и нахожу верный путь.
— Я привык передвигаться по городу по-своему, поэтому мне сложно сказать, насколько хорошо Самара приспособлена для незрячих. Вот возьмём транспорт. Многие жалуются, что не во всех автобусах объявляют остановки. Для кого-то это фундаментальная трагедия — человек проедет мимо, потеряется. Для меня это отчасти тоже проблема, но, с другой стороны, это побуждает общаться с другими, развивает коммуникабельность. Я всегда обращаюсь за помощью к людям – спрашиваю, какой номер автобуса подъехал, какая остановка следующая. В 99% случаях мне помогают.
— Вообще, каждому инвалиду – своё. Вот некоторые хотят, чтобы номер автобуса был написан по Брайлю. Я лично себе это плохо представляю. Подъезжает грязный автобус, ты пихаешься вперёд, расталкивая людей, ощупываешь его, пачкаешься… Мне кажется, хорошо было бы, если бы автобус, подъезжая к остановке, объявлял свой номер. Но пока этого нет, я стараюсь рассчитывать на людей и себя. Некоторые привычные маршруты я преодолеваю легко — считаю повороты, ориентируюсь по рельсам и ямам – чувствую, когда их проезжаем, и так далее.
Когда идёшь по разбитой плитке, не имеет значения, зрячий ты или не зрячий – ноги ломают все.
— Мне кажется, если и обустраивать город, то его надо делать сразу для всех нормальным. Мы же все люди, все хотим ходить по нормальным тротуарам, ездить по хорошим дорогам. А когда идёшь по разбитой плитке, не имеет значения, зрячий ты или не зрячий – ноги ломают все.
— Чем провинциальнее город, тем в нём хуже обстоят дела с толерантностью по отношению к таким, как я. В маленьком городе слепых не видно, люди не знают, как на нас реагировать. В этом смысле в Самаре всё более или менее сносно. Но я предпочитаю говорить о толерантности в общем. Люди в принципе любят хамить. И те же инвалиды не исключение. Вот идёт слепой, а впереди ящик с помидорами немножко вылез на дорогу. И он ворчит: «Вот, тут инвалиды ходят, а они понаставили!» Ну, можно же спокойно сказать: «Не могли бы чуть-чуть подвинуть ящик, чтобы я мог пройти?» В большинстве случаев на адекватную просьбу будет положительная реакция.
— Чем провинциальнее город, тем в нём хуже обстоят дела с толерантностью по отношению к таким, как я. В маленьком городе слепых не видно, люди не знают, как на нас реагировать. В этом смысле в Самаре всё более или менее сносно. Но я предпочитаю говорить о толерантности в общем. Люди в принципе любят хамить. И те же инвалиды не исключение. Вот идёт слепой, а впереди ящик с помидорами немножко вылез на дорогу. И он ворчит: «Вот, тут инвалиды ходят, а они понаставили!» Ну, можно же спокойно сказать: «Не могли бы чуть-чуть подвинуть ящик, чтобы я мог пройти?» В большинстве случаев на адекватную просьбу будет положительная реакция.
Валера признаётся, что с навигацией у него не очень: может заблудиться в знакомом месте.
— В магазинах мне всегда помогают. Я просто нахожу кого-нибудь и прошу помочь выбрать продукты. Отказывают редко. В последнее время я приспособился ходить в «Карусель» — это недалеко от моей общаги. Я просто подошёл однажды к продавцу и сказал, что часто здесь бываю и нельзя ли что-то придумать, чтобы мне было удобно покупать продукты. Меня отправили к стойке информации, где я договорился, что всякий раз буду подходить сначала туда, мне будут давать консультанта, который будет совершать со мной покупки. Так и происходит. Не знаю, можно ли как-то ещё оптимизировать этот процесс, но меня всё устраивает.
Я понимаю, что меня можно обмануть и в магазине, и в такси. Но ещё ни разу ничего такого не было. Мир вообще не такой злой, как кажется.
— Расплачиваюсь я обычно банковской картой. Если деньгами, помогает программа распознавания денег. И ещё я стараюсь раскладывать купюры по разным карманам и запоминать, какие где. Я понимаю, что меня можно обмануть и в магазине, и в такси. Но ещё ни разу ничего такого не было. Мир вообще не такой злой, как кажется.
Я понимаю, что меня можно обмануть и в магазине, и в такси. Но ещё ни разу ничего такого не было. Мир вообще не такой злой, как кажется.
— Расплачиваюсь я обычно банковской картой. Если деньгами, помогает программа распознавания денег. И ещё я стараюсь раскладывать купюры по разным карманам и запоминать, какие где. Я понимаю, что меня можно обмануть и в магазине, и в такси. Но ещё ни разу ничего такого не было. Мир вообще не такой злой, как кажется.
Политика и партия
— Я заинтересовался политикой ещё в школе – с другом в старших классах слушали «Эхо Москвы», вникали. Просто наступил возраст, когда задумываешься уже о каких-то глобальных вещах. Ну и мне просто хотелось быть грамотным. А то помню, меня спросили, кто у нас источник власти. Я, не задумываясь, сказал: президент. «Эх, Валера» , — сказали мне. Мне стало стыдно.
— В 2012 году я попал на свой первый митинг за честные выборы. На первом курсе в Интернете увидел информацию о «Партии прогресса». Почитал, посмотрел, что они делают, и понял, что устал просто сидеть и наблюдать за происходящим в стране – хочу влиять!
— Напросился к ним на встречу. Думал, там такой большой офис, много серьёзных людей. Прихожу — сидят три человека, как у нас на «Мафии» в библиотеке, где мы с друзьями иногда собираемся играть. Меня расспросили о том о сём и приняли. Мы стали делать разные проекты, проводить пикеты, например, против обогащения чиновников, против нарушений прав граждан. Были 1 марта на митинге у Дворца спорта? Я там выступал – сказал несколько слов, спел песню Макаревича.
У меня же, как и у всех незрячих, хороший слух. И даже если люди очень тихо перешёптываются, я слышу. Так и подслушал, что говорят про моего кандидата.
— Недавно у меня был новый интересный опыт – я неделю работал наблюдателем на досрочном голосовании на выборах депутатов в районные советы. Задача у меня была простая – подписывать конверты. Я просто проверял, запечатанные ли они, и расписывался. Следил, чтобы их не унесли в какую-нибудь тайную комнатку. В общем, сидел себе спокойно и наблюдал. Иногда склонял голову на стол и притворялся спящим – слушал разговоры. У меня же, как и у всех незрячих, хороший слух. И даже если люди очень тихо перешёптываются, я слышу. Так и подслушал, что говорят про моего кандидата.
— Вообще, вся неделя прошла без эксцессов. Приходили люди, в основном пожилые. Многие не имели понятия, за кого голосовать – делали это наобум или по наущению. Ну, этому я не удивлялся. А вот запомнилось, как один полицейский жаловался, что всё в стране настолько плохо, что им приходится за свой счёт покупать форму на Птичке. Но при этом Путин молодец, потому что присоединил Крым – это классно!
— Участие в этой кампании стало для меня полезным опытом. Я хотел понять, могу ли я что-то сделать в этой области полезное, и оказалось, что могу. А если меня с кем-то в паре поставить работать, то будет ещё эффективнее.
— В 2012 году я попал на свой первый митинг за честные выборы. На первом курсе в Интернете увидел информацию о «Партии прогресса». Почитал, посмотрел, что они делают, и понял, что устал просто сидеть и наблюдать за происходящим в стране – хочу влиять!
— Напросился к ним на встречу. Думал, там такой большой офис, много серьёзных людей. Прихожу — сидят три человека, как у нас на «Мафии» в библиотеке, где мы с друзьями иногда собираемся играть. Меня расспросили о том о сём и приняли. Мы стали делать разные проекты, проводить пикеты, например, против обогащения чиновников, против нарушений прав граждан. Были 1 марта на митинге у Дворца спорта? Я там выступал – сказал несколько слов, спел песню Макаревича.
У меня же, как и у всех незрячих, хороший слух. И даже если люди очень тихо перешёптываются, я слышу. Так и подслушал, что говорят про моего кандидата.
— Недавно у меня был новый интересный опыт – я неделю работал наблюдателем на досрочном голосовании на выборах депутатов в районные советы. Задача у меня была простая – подписывать конверты. Я просто проверял, запечатанные ли они, и расписывался. Следил, чтобы их не унесли в какую-нибудь тайную комнатку. В общем, сидел себе спокойно и наблюдал. Иногда склонял голову на стол и притворялся спящим – слушал разговоры. У меня же, как и у всех незрячих, хороший слух. И даже если люди очень тихо перешёптываются, я слышу. Так и подслушал, что говорят про моего кандидата.
— Вообще, вся неделя прошла без эксцессов. Приходили люди, в основном пожилые. Многие не имели понятия, за кого голосовать – делали это наобум или по наущению. Ну, этому я не удивлялся. А вот запомнилось, как один полицейский жаловался, что всё в стране настолько плохо, что им приходится за свой счёт покупать форму на Птичке. Но при этом Путин молодец, потому что присоединил Крым – это классно!
— Участие в этой кампании стало для меня полезным опытом. Я хотел понять, могу ли я что-то сделать в этой области полезное, и оказалось, что могу. А если меня с кем-то в паре поставить работать, то будет ещё эффективнее.
Работа и лень
— Всей своей деятельностью я показываю людям, что незрячие такие же, как все. Что мы не живём в инкубаторе, что тоже чего-то хотим. Что у нас, как у всех людей, есть слабые и сильные стороны. И что не все сидят дома или стоят в переходах с шапкой.
— Ничего не делать и просить милостыню, ссылаясь на отсутствие зрения, для меня неприемлемо. Ты получаешь 15 косарей пенсии! Люди сутками работают за эти деньги! У меня мама в Тольятти шесть дней в неделю работает, с премиальными у неё еле-еле 20 тысяч выходит!
— Да, с работой непросто. Я вот сейчас официально нигде не работаю. Просто пока толком не знаю, куда мне можно пойти. Вот пытался устроиться в колл-центр. Но тут есть момент, что если компания серьезная, график будет полный, а я же учусь. Да и работодатель не сильно заинтересован в незрячих сотрудниках. Я же должен не только принять звонок, но и быстро обработать заявку, ввести данные в компьютер. Я это буду делать медленнее, не настолько быстро, как надо бы.
Самое страшное для меня — сидеть дома без дела. Осесть очень легко, а встать потом трудно.
— Помню, после первого курса я проходил практику в арбитражном суде, обрабатывал документы. У меня были шаблоны, делал по ним письма. Но где-то «говорилка» затупит, а где-то надо работать с бумагой – тут мне нужен секретарь. Секретарю надо отдельно платить. Работодатель на это посмотрит и подумает, что на фиг ему не надо со мной возиться. И будет по-своему прав.
— Но я всё равно помимо учёбы халтурю – кто-то «говорилку» просит поставить, кто-то — помочь с компом. И всё равно буду работать. Самое страшное для меня — сидеть дома без дела. Осесть овощем очень легко, а встать потом трудно.
— Ничего не делать и просить милостыню, ссылаясь на отсутствие зрения, для меня неприемлемо. Ты получаешь 15 косарей пенсии! Люди сутками работают за эти деньги! У меня мама в Тольятти шесть дней в неделю работает, с премиальными у неё еле-еле 20 тысяч выходит!
— Да, с работой непросто. Я вот сейчас официально нигде не работаю. Просто пока толком не знаю, куда мне можно пойти. Вот пытался устроиться в колл-центр. Но тут есть момент, что если компания серьезная, график будет полный, а я же учусь. Да и работодатель не сильно заинтересован в незрячих сотрудниках. Я же должен не только принять звонок, но и быстро обработать заявку, ввести данные в компьютер. Я это буду делать медленнее, не настолько быстро, как надо бы.
Самое страшное для меня — сидеть дома без дела. Осесть очень легко, а встать потом трудно.
— Помню, после первого курса я проходил практику в арбитражном суде, обрабатывал документы. У меня были шаблоны, делал по ним письма. Но где-то «говорилка» затупит, а где-то надо работать с бумагой – тут мне нужен секретарь. Секретарю надо отдельно платить. Работодатель на это посмотрит и подумает, что на фиг ему не надо со мной возиться. И будет по-своему прав.
— Но я всё равно помимо учёбы халтурю – кто-то «говорилку» просит поставить, кто-то — помочь с компом. И всё равно буду работать. Самое страшное для меня — сидеть дома без дела. Осесть овощем очень легко, а встать потом трудно.
Слова и голоса
Мне очень интересно, как Валера представляет себе людей, какие у него критерии человеческой красоты. Он говорит, что ему кажется, будто я красивая, потому что ему нравится мой голос и то, как я формулирую вопросы.
— Вы смотрите глазами, у вас в первую очередь срабатывает зрительное восприятие человека, у меня же слуховое. Впрочем, хорошо я представляю себе тех людей, кого давно знаю. Когда постоянно общаешься с человеком, врежешься в него пару раз, многое о нём можешь сказать: худенький он или полненький, какие у него волосы, какая кожа…
— Отчасти красоту я определяю по голосу. Есть голоса, которые мне нравятся, есть те, которые отталкивают. Я ценю то, как и какие слова человек произносит. По тому, как он говорит, чувствуется, читает ли он книги – для меня это важно. Ну и, конечно, важны мысли и поступки – из всего этого для меня складывается красота. А вообще, знаете, всё у меня, как у людей. Я и на фигуру обращаю внимание – бывают такие, что ах!
— Это может показаться странным, но то, как я сам выгляжу, для меня тоже важно, хотя я себя и не вижу. Я понимаю, что на меня смотрят, и хочу вызывать в людях положительные эмоции. Я бреюсь, чищу ботинки, стригусь вот так коротко. Не люблю длинную чёлку: мешается, не видно ничего.
— Вы смотрите глазами, у вас в первую очередь срабатывает зрительное восприятие человека, у меня же слуховое. Впрочем, хорошо я представляю себе тех людей, кого давно знаю. Когда постоянно общаешься с человеком, врежешься в него пару раз, многое о нём можешь сказать: худенький он или полненький, какие у него волосы, какая кожа…
— Отчасти красоту я определяю по голосу. Есть голоса, которые мне нравятся, есть те, которые отталкивают. Я ценю то, как и какие слова человек произносит. По тому, как он говорит, чувствуется, читает ли он книги – для меня это важно. Ну и, конечно, важны мысли и поступки – из всего этого для меня складывается красота. А вообще, знаете, всё у меня, как у людей. Я и на фигуру обращаю внимание – бывают такие, что ах!
— Это может показаться странным, но то, как я сам выгляжу, для меня тоже важно, хотя я себя и не вижу. Я понимаю, что на меня смотрят, и хочу вызывать в людях положительные эмоции. Я бреюсь, чищу ботинки, стригусь вот так коротко. Не люблю длинную чёлку: мешается, не видно ничего.
Валера говорит, что, несмотря на всю его приспособленность к жизни при нулевой видимости, он бы очень хотел увидеть родителей, себя, любимый зелёный цвет и весь мир. Но ходить в России по больницам не будет: во-первых, хватило в детстве, а во-вторых, побаивается врачей: вдруг заденут что-то ещё.
— Я по поводу своей слепоты сильно не переживаю. Самое страшное – не потеря зрения, а когда у человека нет мозгов. А с этим у меня вроде бы всё в порядке.
— Я по поводу своей слепоты сильно не переживаю. Самое страшное – не потеря зрения, а когда у человека нет мозгов. А с этим у меня вроде бы всё в порядке.
Источник:
Ссылки по теме:
- Интервью с Шакилом О`Нилом
- Как зажигалась звезда Юли Липницкой
- Житель Томска строит особняк в водонапорной башне
- Интервью с представительницей древнейшей профессии
- Житель Смоленска сфотографировал МКС со своего балкона
Новости партнёров
реклама
"Я по поводу своей слепоты сильно не переживаю. Самое страшное – не потеря зрения, а когда у человека нет мозгов. А с этим у меня вроде бы всё в порядке. "
мент даже слепому по ушам наездил...
Остановки-то автобус не на всех маршрутах объявляет (например, у нас в городе есть маршрут, на котором никакой информации об остановках нет). Впрочем, я живу в маленьком городе. В Тель-Авиве городские маршруты всегда объявляют. Междугородние - не все.
один фиг - тишина. Догадайтесь, из какой страны он приехал...