18728
20
3
Лайза Миннелли родилась 12 марта 1946, Лос-Анджелес, США — американская актриса и певица, обладательница премии «Оскар» за роль в фильме «Кабаре» (1972).
8 ноября 1964 года. Переполненный зал лондонского "Палладиума" замер и буквально перестал дышать. Никто не ожидал в тот день, что восемнадцатилетняя Лайза Миннелли так явно, так недвусмысленно оттеснит на второй план свою мать - знаменитую Джуди Гарленд. Ради которой, между прочим, этот зал и собрался.
Порывистая, ураганом носившаяся по сцене Лайза и ее молодой чуственный голос опьянили слушателей подобно шампанскому - и публика "изменила" своей давней любимице Гарленд. Задушевная лирика Джуди на фоне искрометных, энергичных соло дочери выглядела беспомощной и какой-то увядшей. Сдержанные, видавшие виды англичане срывались с мест и, приплясывая, принимались подпевать Лайзе.
Порывистая, ураганом носившаяся по сцене Лайза и ее молодой чуственный голос опьянили слушателей подобно шампанскому - и публика "изменила" своей давней любимице Гарленд. Задушевная лирика Джуди на фоне искрометных, энергичных соло дочери выглядела беспомощной и какой-то увядшей. Сдержанные, видавшие виды англичане срывались с мест и, приплясывая, принимались подпевать Лайзе.
Совершенно растерявшись от происходящего, Джуди попыталась хоть как-то исправить ситуацию - она то и дело подходила к дочери и брала ее за руку, в которой та сжимала микрофон. Словно хотела показать, что она здесь лишь для того, чтобы научить Лайзу держаться на сцене. Но остановить происходящее было уже невозможно. Под занавес Лайза окончательно вырвалась из-под материнской опеки и "на ура" исполнила знаменитую песню "Кто теперь жалеет" - да так, что песня прозвучала как обвинение в адрес Джуди.
Соперничество на сцене матери и дочери, поначалу казавшееся хорошо отрепетированным трюком, прямо на глазах у сотен зрителей начало приобретать подлинно драматический накал. По сцене словно носились электрические разряды - концертная площадка превращалась в место выяснения личных отношений. А Лайза ликовала: Наконец-то она смогла отвоевать право быть собой, а не просто "дочкой Джуди Гарленд"! Теперь все убедятся, что она нисколько не похожа на мать. И это последнее обстоятельство радовало девушку больше всего.
Соперничество на сцене матери и дочери, поначалу казавшееся хорошо отрепетированным трюком, прямо на глазах у сотен зрителей начало приобретать подлинно драматический накал. По сцене словно носились электрические разряды - концертная площадка превращалась в место выяснения личных отношений. А Лайза ликовала: Наконец-то она смогла отвоевать право быть собой, а не просто "дочкой Джуди Гарленд"! Теперь все убедятся, что она нисколько не похожа на мать. И это последнее обстоятельство радовало девушку больше всего.
.. ."Лиззи, ты очаровательна! Ну просто вылитая мама!" - лет с двенадцати Лайзе приходилось выслушивать подобные комплименты каждый день. Девочка кивала головой, вежливо улыбалась - а вечерами перед сном принималась молиться Богу: "Боже, ты добрый и славный, сделай так, чтобы у меня был хороший характер - чтобы не как у мамы. Я не хочу стать такой, как она. Не хочу мучить всех, как она, кричать, как она, и быть больной, как она..."
Со стороны ее детство казалось завидным. Еще бы: с самого рождения Лайза попала в заоблачное общество кумиров публики. Девочка дружила с детьми других кинозвезд - Дина Мартина, Оскара Леванта, Ланы Тернер... Отец Лайзы Винсенте Миннелли, удачливый голливудский режиссер, часто брал дочку с собой на киностудию - играть в огромных павильонах МГМ было просто непередаваемым удовольствием.
Со стороны ее детство казалось завидным. Еще бы: с самого рождения Лайза попала в заоблачное общество кумиров публики. Девочка дружила с детьми других кинозвезд - Дина Мартина, Оскара Леванта, Ланы Тернер... Отец Лайзы Винсенте Миннелли, удачливый голливудский режиссер, часто брал дочку с собой на киностудию - играть в огромных павильонах МГМ было просто непередаваемым удовольствием.
В их большом особняке в пригороде Лос-Анджелеса то и дело устраивались домашние представления, приглашались циркачи, фокусники, клоуны, была даже построена частная железная дорога, которую охранял специальный наряд полиции. Изобретая самые экзотические развлечения для дочки, родители явно старались перещеголять друг друга.
Какой гордостью сияла маленькая Лайза, заходя с матерью в маленький ресторанчик даже в самой глухой провинции! Она знала - не пройдет и трех минут, как вокруг них обязательно соберется толпа, и маму будут умолять дать автограф, хотя бы на обеденной салфетке. В Джуди Гарленд, сыгравшей когда-то Дороти в "Волшебнике из страны Оз", американцы души не чаяли - картину знали наизусть и стар и млад. Кроме того, Джуди была известной эстрадной певицей. Часто во время ее выступлений маленькая Лайза выбегала к маме на самые знаменитые сцены мира - там она могла кружиться и танцевать в лучах софитов.
Какой гордостью сияла маленькая Лайза, заходя с матерью в маленький ресторанчик даже в самой глухой провинции! Она знала - не пройдет и трех минут, как вокруг них обязательно соберется толпа, и маму будут умолять дать автограф, хотя бы на обеденной салфетке. В Джуди Гарленд, сыгравшей когда-то Дороти в "Волшебнике из страны Оз", американцы души не чаяли - картину знали наизусть и стар и млад. Кроме того, Джуди была известной эстрадной певицей. Часто во время ее выступлений маленькая Лайза выбегала к маме на самые знаменитые сцены мира - там она могла кружиться и танцевать в лучах софитов.
Сказка закончилась, когда родители разошлись. Их брак никогда не слыл крепким, но Винсенте Миннелли был умным человеком - он всегда старался оградить Лиззи от того, что маленькой девочке видеть и знать, ей-богу, не стоило. Теперь же, когда Винсенте не оказалось рядом, жизнь Джуди пошла вразнос.
Конечно, капризная, взбалмошная миссис Гарленд иногда могла быть и доброй, и нежной. Готовясь к Рождеству, дети-а кроме Лайзы у Гарленд были еще дочь и сын от другого брака - придумывали с мамой рождественские сценки, Джуди учила их танцевать, пела с ними песни. Но такие идиллические моменты случались нечасто и всегда заканчивались одним и тем же - Джуди не выдерживала и впадала в депрессию. Тогда в ход шли тонны таблеток, литры алкоголя, а периодический "отдых" во всевозможных клиниках поправлял ситуацию лишь до следующего срыва. Именно Лайза стала для Джуди кем-то вроде отца-исповедника, а скорее - просто мусорным ведром для душевных отходов. Мама, ничуть не стесняясь, рассказывала дочке самые неприглядные истории из своей бурной жизни: от этого ей "становилось легче на душе". При подобных исповедях от Лайзы требовались две вещи: внимательно слушать и сочувствовать маминым проблемам. Девочка испуганно слушала и безропотно сочувствовала - хотя и слабо понимала чему именно.
Конечно, капризная, взбалмошная миссис Гарленд иногда могла быть и доброй, и нежной. Готовясь к Рождеству, дети-а кроме Лайзы у Гарленд были еще дочь и сын от другого брака - придумывали с мамой рождественские сценки, Джуди учила их танцевать, пела с ними песни. Но такие идиллические моменты случались нечасто и всегда заканчивались одним и тем же - Джуди не выдерживала и впадала в депрессию. Тогда в ход шли тонны таблеток, литры алкоголя, а периодический "отдых" во всевозможных клиниках поправлял ситуацию лишь до следующего срыва. Именно Лайза стала для Джуди кем-то вроде отца-исповедника, а скорее - просто мусорным ведром для душевных отходов. Мама, ничуть не стесняясь, рассказывала дочке самые неприглядные истории из своей бурной жизни: от этого ей "становилось легче на душе". При подобных исповедях от Лайзы требовались две вещи: внимательно слушать и сочувствовать маминым проблемам. Девочка испуганно слушала и безропотно сочувствовала - хотя и слабо понимала чему именно.
Случались вещи и похуже. Каждые полгода Джуди, в очередной раз "навсегда" завязав с наркотиками и переживая ломку, предпринимала попытку самоубийства. Лайза вряд ли когда-нибудь забудет, как это случилось впервые. Ей тогда исполнилось десять. Они с подружкой сидели в гостиной и смотрели телевизор, как вдруг в комнату вошла Джуди. Заломив руки, она громко прорыдала, что жизнь не удалась и другого выхода, как только покончить с собой, у нее нет. После чего быстро удалилась и заперлась в ванной. Дети бросились за ней. Насмерть перепуганная Лайза колотила в дверь трясущимися руками и кричала: "Мамочка, пожалуйста, не убивай себя! Мамочка! Открой! Я боюсь одна!" "Мамочка" не отвечала. Когда прибежал дворецкий и взломали дверь - они не поверили своим глазам: Джуди, сидя на краю ванной, с улыбкой высыпала в унитаз пузырек аспирина. Такие истории повторялись часто. И среди бесчисленных попыток самоубийства Джуди далеко не все были инсценировками.
Кроме панического ужаса, что мать что-нибудь над собой сотворит, детей Джуди Гарленд преследовал и вечный страх, что она попросту их бросит - Джуди не уставала твердить сыну и дочерям, что они для нее - жуткая обуза. Кочуя по гостиницам, Гарленд могла запросто выставить детей из номера в коридор или, наоборот, запереть их на ключ и на весь день отбыть по делам. И Лайзе как самой старшей приходилось успокаивать малышей: мамочка любит их и обязательно скоро вернется (в чем у самой Лиззи, кстати, не было ни малейшей уверенности).
Стоит ли удивляться тому, что, едва достигнув пятнадцатилетнего возраста, Лайза поспешила уехать из дома и поступила в Нью-йоркскую школу театрального искусства? Ею двигало не только желание сбежать от матери. Лайза давно приметила, что Джуди выглядела счастливой только тогда, когда пела или играла в кино. Поэтому сцена представлялась Лайзе этаким волшебным местом, где люди могут чувствовать себя комфортно и где забываются все несчастья.
Стоит ли удивляться тому, что, едва достигнув пятнадцатилетнего возраста, Лайза поспешила уехать из дома и поступила в Нью-йоркскую школу театрального искусства? Ею двигало не только желание сбежать от матери. Лайза давно приметила, что Джуди выглядела счастливой только тогда, когда пела или играла в кино. Поэтому сцена представлялась Лайзе этаким волшебным местом, где люди могут чувствовать себя комфортно и где забываются все несчастья.
Великим и одновременно ужасным для Лайзы стал день премьеры ее первого мюзикла "Лучшая нога" в одном из крошечных театриков на задворках Бродвея. Билеты разошлись моментально, и только перед самым началом спектакля Лайза, у которой зуб на зуб не попадал от волнения, догадалась, что послужило тому причиной: из-за кулис она увидела, как в маленький зальчик в сопровождении толпы репортеров, фотографов и пресс-агентов вплыла Джуди Гарленд собственной персоной. Одетая в роскошное белое шелковое платье, с розой на груди и бриллиантовой диадемой в волосах, она величественно кивнула присутствующим и опустилась в кресло. А в это время за кулисами ее дочь плакала навзрыд и клялась, что ни за что не выйдет на сцену. "Ведь я же просила ее не приходить хотя бы на премьеру! Теперь-то уж точно я буду довеском к ее идиотскому платью..." - всхлипывала Лайза на плече у продюсера Боба Смита. Тот был в смущении: он не мог не пригласить Джуди и отказаться от такого мощного средства для раскручивания спектакля. Дебют юной Миннелли прошел так, как она и боялась: критики единодушно назвали Лайзу "точной копией Джуди Гарленд".
"Конечно, по всему видно, что она дочь великолепной Джуди Гарленд, - с горестными вздохами читала Лайза своей подруге Тане Эверитт отзыв самого влиятельного нью-йоркского театрального критика Уолтера Керра. - В ее голосе мы слышим хорошо знакомое хрипловатое тремоло и приглушенный смешок после каждой строчки". "Нет, я этого так не оставлю! - вдруг вскипела Лайза - Я ему объясню разницу!" Она раздобыла где-то телефон Уолтера Керра и на одном дыхании выпалила: "Вы ничего не смыслите ни в мюзиклах, ни в актрисах! У вас нет ни глаз, ни ушей!" Керр, не поняв, в чем дело, удивленно произнес: "Господи, ну вылитая Джуди! Она тоже могла вот так позвонить!" Лайза чуть не задохнулась от возмущения и в сердцах бросила трубку.
В 1966 году Лайзе Миннелли присудили премию "Тони" как лучшей молодой актрисе мюзикла. Продюсеры теперь рвали Миннелли друг у друга из рук, так как ее имя уже гарантировало полные кассовые сборы. Постепенно о Миннелли заговорили как об одной из достопримечательностей Манхэттена - при этом, однако, имея в виду не только ее актерские таланты. Всезнающие репортеры исправно извещали публику о том, что после вечернего спектакля актриса Лайза Миннелли должна непременно опереться на услужливо подставленное мужское плечо. При этом Лайзе вроде как до лампочки, кто будет рядим: режиссер ее мюзиклов Фред Эбб, композитор Джон Кандер, школьный приятель Марвин Хэмлиш или просто незнакомый парень, дружески подмигнувший ей после спектакля. "Любой, ласково посмотревший на мисс Миннелли и похваливший ее новый костюмчик (как правило, чересчур яркий), имеет все шансы этим же вечером оказаться в ее постели", - писала пресса.
Это было правдой, но лишь отчасти. На самом деле Лайза просто страдала - и мучительно стыдилась этого - патологическим страхом одиночества. Она не могла находиться дома одна больше пятнадцати минут, ее терзали всевозможные фобии и предчувствия, ей все время казалось, что непременно должно случиться что-нибудь ужасное либо с ней (вот прямо сейчас!), либо с кем-то из близких. Весь день она крутилась в театре, а вечером ей срочно требовалось найти кого-нибудь, готового пробыть с ней до утра. Если же компании не оказывалось, Лайза предпочитала провести ночь на дискотеке, в баре - где угодно, но только не в пустой квартире наедине с собой.
В 1966 году Лайзе Миннелли присудили премию "Тони" как лучшей молодой актрисе мюзикла. Продюсеры теперь рвали Миннелли друг у друга из рук, так как ее имя уже гарантировало полные кассовые сборы. Постепенно о Миннелли заговорили как об одной из достопримечательностей Манхэттена - при этом, однако, имея в виду не только ее актерские таланты. Всезнающие репортеры исправно извещали публику о том, что после вечернего спектакля актриса Лайза Миннелли должна непременно опереться на услужливо подставленное мужское плечо. При этом Лайзе вроде как до лампочки, кто будет рядим: режиссер ее мюзиклов Фред Эбб, композитор Джон Кандер, школьный приятель Марвин Хэмлиш или просто незнакомый парень, дружески подмигнувший ей после спектакля. "Любой, ласково посмотревший на мисс Миннелли и похваливший ее новый костюмчик (как правило, чересчур яркий), имеет все шансы этим же вечером оказаться в ее постели", - писала пресса.
Это было правдой, но лишь отчасти. На самом деле Лайза просто страдала - и мучительно стыдилась этого - патологическим страхом одиночества. Она не могла находиться дома одна больше пятнадцати минут, ее терзали всевозможные фобии и предчувствия, ей все время казалось, что непременно должно случиться что-нибудь ужасное либо с ней (вот прямо сейчас!), либо с кем-то из близких. Весь день она крутилась в театре, а вечером ей срочно требовалось найти кого-нибудь, готового пробыть с ней до утра. Если же компании не оказывалось, Лайза предпочитала провести ночь на дискотеке, в баре - где угодно, но только не в пустой квартире наедине с собой.
Ясно, что Джуди Гарленд, всегда считавшей себя благонравной пуританкой, было не слишком приятно узнавать из газет, что ее дочь, едва вырвавшись из-под родительской опеки, сразу пустилась во все тяжкие. Связывала ли Джуди "легкомысленное" поведение Лайзы с отголосками ее детского плача "Мамочка, не уходи! (или более зловещий вариант: "Мамочка, не убивай себя!") Я боюсь одна!"? Вряд ли. Джуди не слишком дорожила подобными воспоминаниями и уже давно забыла о подобной чепухе. Ее растревоженный материнский инстинкт подсказывал лишь, что дочку пора "спасать". И Джуди не была бы Джуди, если бы не сделала это в весьма своеобразной форме.
Через несколько дней она "случайно" познакомила дочь со своим молодым приятелем, австралийским музыкантом Питером Аленном. Не так давно Гарленд помогла ему неплохо раскрутиться в Европе и Америке - у Питера были красивые глаза и он отлично умел говорить комплименты. В общем, Питер нравился Джуди. Движимая какой-то сложной мешаниной чувств - полуместью, полуревностью, полузаботой о дочери, Джуди провела блестящий блиц-маневр, в результате которого Питер и Лиззи нашли друг друга в толчее нью-йоркского богемного мира.
Через несколько дней она "случайно" познакомила дочь со своим молодым приятелем, австралийским музыкантом Питером Аленном. Не так давно Гарленд помогла ему неплохо раскрутиться в Европе и Америке - у Питера были красивые глаза и он отлично умел говорить комплименты. В общем, Питер нравился Джуди. Движимая какой-то сложной мешаниной чувств - полуместью, полуревностью, полузаботой о дочери, Джуди провела блестящий блиц-маневр, в результате которого Питер и Лиззи нашли друг друга в толчее нью-йоркского богемного мира.
С доверчивой и наивной Лайзой сладить было проще простого. От Питера требовалось лишь нежно и преданно глядеть девушке в глаза и на совместных обедах гладить под столом ее руку. Однажды во время такого поглаживания Питер незаметно надел ей на мизинец кольцо с бриллиантом и прошептал в ушко: "Если ты согласишься за меня выйти, я все сделаю для того, чтобы ты стала счастливой". Лайза была в восторге - давняя мечта о надежном мужском плече начинала наконец сбываться. Ей больше не придется каждую ночь бояться - вдруг с ней никто не останется - и скрывать этот свой позорный страх от всех. К тому же так убедительно звучали мамины слова: "Лайза, это твоя судьба. Он красив и очень талантлив!" Винсенте Миннелли, приехавший с парижских съемок навестить дочку и познакомиться с ее женихом, был грустен и молчалив. "Она хотя бы перестанет шляться", - внушала ему Джуди, однако Винсенте не разделял ее радости.
Официальную помолвку молодые отпраздновали в Лондоне, на знаменитой богемной дискотеке "Ад-Либ", владелицей которой была небезызвестная Джекки Коллинз. Лайза и Питер оказались в самой что ни на есть культовой компании бО-х - в завсегдатаях клуба числились четверка "Битлз", Рудольф Нуриев и Марго Фонтейн. Лайза в своем экстравагантном желтом костюмчике, туфлях с алыми блестками сразу, словно экзотический цветок, привлекла к себе всеобщее внимание. Отплясывая до упаду со всеми подряд и вовсю строя глазки приударившему за ней Джорджу Харрисону, Лайза исподволь наблюдала - не ревнует ли жених. Жениха тем временем нигде не было видно. Он исчез почти сразу, как они вошли. Перед самым закрытием дискотеки Лайза кинулась искать Питера, но тщетно. В конце концов расстроенной Лайзе ничего не оставалось, как нырнуть под гостеприимно распахнутую полу плаща Джорджа Харрисона и позволить ему увести себя в неизвестном направлении.
Об этом инциденте Лайза и Питер предпочитали никогда не вспоминать. Свадьба состоялась, новоиспеченные супруги поселились в дорогой квартире на Пятьдесят седьмой улице в Манхэттене и попытались изобразить счастливую совместную жизнь. Лайза сразу же твердо и бесповоротно решила для себя: раз она теперь жена, то - не изменять! Иначе ей уж точно грозит пойти по стопам матери, пожизненно кочующей от одного мужа к другому. Держать данное слово оказалось до ужаса трудно. Миннелли работала в мюзиклах и выступала с эстрадными программами по кабаре, а Питер колесил по стране, оказываясь то в Торонто, то в Майами, то в Лас-Вегасе, или же послушно следовал по маршруту Джуди в качестве музыкального "дополнения" к ее концертам. В те дни и недели, когда Питер отсутствовал, Лайза коротала ночи в разговорах со своим новым приятелем, модным нью-йоркским модельером Роем Холстоном Фроуиком. Они просто невинно болтали - женщины интересовали Холстона лишь в качестве собеседниц. Если же он оказывался занят, то мгновенно впадающая в невротическое беспокойство Лайза звонила отцу в Лос-Анджелес и держала его у телефона до самого рассвета. Ходить одной по ночам в бары и дискотеки, как прежде, Лайза себе строго-настрого запретила - уж она-то знала, чем это обычно для нее заканчивается.
Об этом инциденте Лайза и Питер предпочитали никогда не вспоминать. Свадьба состоялась, новоиспеченные супруги поселились в дорогой квартире на Пятьдесят седьмой улице в Манхэттене и попытались изобразить счастливую совместную жизнь. Лайза сразу же твердо и бесповоротно решила для себя: раз она теперь жена, то - не изменять! Иначе ей уж точно грозит пойти по стопам матери, пожизненно кочующей от одного мужа к другому. Держать данное слово оказалось до ужаса трудно. Миннелли работала в мюзиклах и выступала с эстрадными программами по кабаре, а Питер колесил по стране, оказываясь то в Торонто, то в Майами, то в Лас-Вегасе, или же послушно следовал по маршруту Джуди в качестве музыкального "дополнения" к ее концертам. В те дни и недели, когда Питер отсутствовал, Лайза коротала ночи в разговорах со своим новым приятелем, модным нью-йоркским модельером Роем Холстоном Фроуиком. Они просто невинно болтали - женщины интересовали Холстона лишь в качестве собеседниц. Если же он оказывался занят, то мгновенно впадающая в невротическое беспокойство Лайза звонила отцу в Лос-Анджелес и держала его у телефона до самого рассвета. Ходить одной по ночам в бары и дискотеки, как прежде, Лайза себе строго-настрого запретила - уж она-то знала, чем это обычно для нее заканчивается.
К 1969 году даже самые "непробиваемые" критики признали, что Миннелли неподражаема и талантлива. За картину "Бесплодная кукушка" Лайза удостоилась номинации на "Оскар". Все дружно восхищались эпизодом в телефонной будке, говоря, что он один достоин любых наград. В массивных роговых очках, страдальчески морща носик, смеясь и плача одновременно, героиня Миннелли в тесной телефонной будке слушает и не верит своим ушам - их роман окончен? Не может быть!
"Не может быть!" - всего через несколько часов после съемки крикнет в телефонную трубку сама Лайза. А голос в трубке будет настаивать: "Нет, Лайза, это правда, твой Питер уже давно крутит роман с твоей же матерью. Да об этом весь Нью-Йорк знает!" Услышав эту новость, Лайза кинулась к своему единственному верному другу Холстону. И там, в его заваленной эскизами, красками, полотнами и манекенами квартире, разыгралась душераздирающая сцена: Лайза вцепилась в свой собственный манекен - она давно уже одевалась только у Холстона - и стала отчаянно его трясти, ломать и рвать. Холстон вспоминает, что, глядя на этот припадок беспомощной злости и отчаяния, он попытался как-то разрядить обстановку: "Я сказал тогда Лиззи: жалко, что у нас тут нет манекена Джуди Гарленд, а то бы мы ей показали!.. Но Лайза не реагировала на шутки - она только плакала и кричала, что теперь она понимает, почему можно хотеть убить себя".
"Не может быть!" - всего через несколько часов после съемки крикнет в телефонную трубку сама Лайза. А голос в трубке будет настаивать: "Нет, Лайза, это правда, твой Питер уже давно крутит роман с твоей же матерью. Да об этом весь Нью-Йорк знает!" Услышав эту новость, Лайза кинулась к своему единственному верному другу Холстону. И там, в его заваленной эскизами, красками, полотнами и манекенами квартире, разыгралась душераздирающая сцена: Лайза вцепилась в свой собственный манекен - она давно уже одевалась только у Холстона - и стала отчаянно его трясти, ломать и рвать. Холстон вспоминает, что, глядя на этот припадок беспомощной злости и отчаяния, он попытался как-то разрядить обстановку: "Я сказал тогда Лиззи: жалко, что у нас тут нет манекена Джуди Гарленд, а то бы мы ей показали!.. Но Лайза не реагировала на шутки - она только плакала и кричала, что теперь она понимает, почему можно хотеть убить себя".
Она порвала всяческие отношения с Джуди, не отвечала на ее звонки и сказала себе, что матери у нее больше нет. 29 июня 1969 года Миннелли разбудил ранний телефонный звонок. Лайзе сообщили, что ее мать Джуди Гарленд умерла от передозировки барбитуратов. И снова у нее вырвалось: "Не может быть!" - уже в третий раз за эти полгода.
Она словно снова стала маленькой девочкой. Материализовался самый ужасный детский кошмар Лиззи - мать бросила ее, и теперь уже навсегда. Осталось только жгучее чувство вины - за все сразу, включая даже роман с Питером. "А что, если она сделала это из-за него? Вдруг он был ее последней любовью?" - каждый раз спрашивала Лайза у Холстона, и он не знал, что ответить... Утешить Лайзу было невозможно - она твердо уверовала в то, что тоже умрет в 47 лет, а то и раньше, и ей тоже не избежать депрессий, страданий и - в конечном счете - пузырька с барбитуратами.
Она словно снова стала маленькой девочкой. Материализовался самый ужасный детский кошмар Лиззи - мать бросила ее, и теперь уже навсегда. Осталось только жгучее чувство вины - за все сразу, включая даже роман с Питером. "А что, если она сделала это из-за него? Вдруг он был ее последней любовью?" - каждый раз спрашивала Лайза у Холстона, и он не знал, что ответить... Утешить Лайзу было невозможно - она твердо уверовала в то, что тоже умрет в 47 лет, а то и раньше, и ей тоже не избежать депрессий, страданий и - в конечном счете - пузырька с барбитуратами.
Холстон, видя, что Лайзу надо срочно спасать, предложил испытанное средство - несколько понюшек кокаина. Лайза, когда-то давшая себе зарок никогда не прибегать к наркотикам, испытала такое мгновенное душевное обезболивание, что назавтра попросила еще, потом еще... Вскоре она была уже настолько "в порядке", что смогла самостоятельно отправиться в Бостон на съемки картины "Скажи, что ты любишь меня, Джуни Мун".
Пресса цинично писала, что смерть матери явно пошла Лайзе на пользу. Миннелли и вправду изменилась. Огромные черные глаза Лайзы теперь все время ярко блестели, а ее страхи словно рукой сняло.
Пресса цинично писала, что смерть матери явно пошла Лайзе на пользу. Миннелли и вправду изменилась. Огромные черные глаза Лайзы теперь все время ярко блестели, а ее страхи словно рукой сняло.
Оглушительный триумф "Кабаре" Боба Фосса, вышедшего на экраны в 1973 году, навсегда положил конец сравнениям Лайзы Миннелли с ее матерью. Всем стало совершенно ясно, что хрупкая бледная Джуди, так навеки и оставшаяся для зрителей милой крошкой Дороти из Канзаса, ни за что не сумела бы воплотить образ беспутной, напористой и переменчивой Салли Боулз, берлинской певички из ночного клуба, искательницы острых ощущений в шляпе, бюстгальтере-топ и черных сетчатых чулках.
В своем маниакальном желании не быть похожей на мать Лайза шла все дальше и дальше. Джуди хоть и не слыла однолюбкой, но всякий раз честно пыталась построить со своими мужьями образцовую супружескую жизнь, а когда это не получалось, то хотя бы старалась изменять как можно тише. Дочь стала вести себя совсем наоборот. Она подчеркнуто не скрывала своих романов и любила публично намекнуть на отношения с женатыми мужчинами. В результате газеты окрестили Лайзу Миннелли "сексуальной акулой", "машиной любви" и "пожирательницей чужого счастья". Один "французский список" Лайзы чего стоит - Шарль Азнавур, барон Алексис де Реде, Жан-Пьер Кассель, Жан Клод Бриали... А ведь был еще германский список, итальянский, британский, американский...
В своем маниакальном желании не быть похожей на мать Лайза шла все дальше и дальше. Джуди хоть и не слыла однолюбкой, но всякий раз честно пыталась построить со своими мужьями образцовую супружескую жизнь, а когда это не получалось, то хотя бы старалась изменять как можно тише. Дочь стала вести себя совсем наоборот. Она подчеркнуто не скрывала своих романов и любила публично намекнуть на отношения с женатыми мужчинами. В результате газеты окрестили Лайзу Миннелли "сексуальной акулой", "машиной любви" и "пожирательницей чужого счастья". Один "французский список" Лайзы чего стоит - Шарль Азнавур, барон Алексис де Реде, Жан-Пьер Кассель, Жан Клод Бриали... А ведь был еще германский список, итальянский, британский, американский...
Как-то совершенно походя в этот сумасшедший загульный период в 1974 году Лайза вышла замуж за главу телевизионного отдела студии "XX век Фоке" Джека Хейли. Правда, кажется, сама Лайза не придала большого значения этому факту. "Единственное, что я помню о нашем недолгом браке, это то, что муж, будучи на 12 лет старше, позволял мне называть себя "папочкой", - говорила она.
Винсенте Миннелли был в ужасе от похождений дочери. Он знал, что такая жизнь добром не кончится. В разгаре съемок Лайзы в картине Скорсезе "Нью-Йорк, Нью-Йорк" Винсенте попалась на глаза ее фотография, облетевшая всю Америку. Он не узнал свою дочь: чудовищно распухшая шея, отекшее лицо, мешки под глазами.
Как впоследствии оказалось, этот снимок был сделан и пущен в печать с легкой руки тогдашней жены Скорсезе - Джулии Кэмерон. Джулия все время присутствовала на съемочной площадке и однажды засняла Лайзу в таком вот некоплиментарном виде. Поступок миссис Кэмерон очень скоро разъяснился: через два месяца после премьеры фильма беременная Джулия подала на развод с Мартином Скорсезе, назвав в качестве причины Лайзу Миннелли.
...Обычным местом встречи Лайзы со своими многочисленными любовниками была известная всему артистическому Манхэттену квартира все того же Холстона. Однажды Скорсезе в черной, надвинутой на самые глаза шляпе вошел в назначенный час в незапертую дверь хальстонского жилища и... глазам его предстала сцена из банального анекдота: Лайза нежилась в постели с незнакомым усатым субъектом. Заметив Скорсезе, она подпрыгнула от неожиданности, бросилась к нему и, быстро-быстро хлопая огромными правдивыми глазами, затараторила, что, мол, ох, прости, ну просто совсем вылетело из головы, у меня встали часы, так что я перепутала время... Минуты три мизансцена доставляла Скорсезе чисто профессиональное удовольствие. Потом он развернулся и вышел.
Еще одну замечательную встречу Миннелли и Скорсезе описывает в своих дневниках художник Энди Уорхол: "На днях идет Лайза Миннелли по улице под руку со своим мужем Джеком Хейли, и случайно им встречается Мартин Скорсезе. Мартин прямо посреди улицы накидывается на нее и вопит, что у Лайзы роман с Михаилом Барышниковым: "Как ты только можешь, а как же я?!.", ну и дальше в том же духе... И все это на глазах у мужа, который стоит рядом!"
Винсенте Миннелли был в ужасе от похождений дочери. Он знал, что такая жизнь добром не кончится. В разгаре съемок Лайзы в картине Скорсезе "Нью-Йорк, Нью-Йорк" Винсенте попалась на глаза ее фотография, облетевшая всю Америку. Он не узнал свою дочь: чудовищно распухшая шея, отекшее лицо, мешки под глазами.
Как впоследствии оказалось, этот снимок был сделан и пущен в печать с легкой руки тогдашней жены Скорсезе - Джулии Кэмерон. Джулия все время присутствовала на съемочной площадке и однажды засняла Лайзу в таком вот некоплиментарном виде. Поступок миссис Кэмерон очень скоро разъяснился: через два месяца после премьеры фильма беременная Джулия подала на развод с Мартином Скорсезе, назвав в качестве причины Лайзу Миннелли.
...Обычным местом встречи Лайзы со своими многочисленными любовниками была известная всему артистическому Манхэттену квартира все того же Холстона. Однажды Скорсезе в черной, надвинутой на самые глаза шляпе вошел в назначенный час в незапертую дверь хальстонского жилища и... глазам его предстала сцена из банального анекдота: Лайза нежилась в постели с незнакомым усатым субъектом. Заметив Скорсезе, она подпрыгнула от неожиданности, бросилась к нему и, быстро-быстро хлопая огромными правдивыми глазами, затараторила, что, мол, ох, прости, ну просто совсем вылетело из головы, у меня встали часы, так что я перепутала время... Минуты три мизансцена доставляла Скорсезе чисто профессиональное удовольствие. Потом он развернулся и вышел.
Еще одну замечательную встречу Миннелли и Скорсезе описывает в своих дневниках художник Энди Уорхол: "На днях идет Лайза Миннелли по улице под руку со своим мужем Джеком Хейли, и случайно им встречается Мартин Скорсезе. Мартин прямо посреди улицы накидывается на нее и вопит, что у Лайзы роман с Михаилом Барышниковым: "Как ты только можешь, а как же я?!.", ну и дальше в том же духе... И все это на глазах у мужа, который стоит рядом!"
В конце семидесятых излюбленным местом времяпрепровождения Лайзы становится "Студия 54" - модный ночной клуб, при котором Холстон состоял кем-то вроде главного распорядителя. Вечерами сюда стекалась почти вся знаменитая, усыпанная бриллиантами богема Нью-Йорка. Публика приезжала на лимузинах и в мехах, пила шампанское и виски, нюхала кокаин до одури, глотала таблетки, а в промежутках между всем этим вела разговоры о том, как тяжела и невыносима жизнь. Каждый вечер их ждало что-нибудь новенькое. В "Студии" можно было встретить располневшую Элизабет Тейлор в несуразной шляпе с цветами, которая восседала в диск-жокейской кабинке и ночь напролет баловалась пультом освещения. Или Мика Джаггера, мирно дремавшего на плече у Михаила Барышникова. Или Трумена Кэпота, "обмывающего" очередную пластическую операцию. Здесь устраивались вечеринки для журнала "Пипл", отмечался Хэллоуин, устраивались праздники по случаю вручения "Оскаров", веселились по поводу бродвейской премьеры Лайзы Миннелли, праздновали ее дни рождения...
Каждый вечер после бурной ночи в "Студии" и череды любовных свиданий, в которых Лайза уже совсем запуталась, она выходила на сцену. И в один прекрасный вечер, исполняя свою любимую песню из мюзикла "Акт", Миннелли вдруг замолчала на полуслове... Случилось немыслимое - она забыла слова. Ощущение немоты и беспомощности, охватившее ее, было страшным. А на следующий день на репетиции память отказалась выдать ей целый монолог. И снова - немота и непередаваемый ужас. За четыре дня до Рождества 1980 года, когда Лайза собиралась навестить отца, у нее ни с того ни с сего вдруг поднялась высокая температура и опять невероятно распухла шея - как тогда, во время съемок "Нью-Йорка..." Для продюсеров ее болезнь обернулась двухсоттысячными убытками. Лайзе названивали каждый час и требовали, чтобы она вышла на сцену. На какую там сцену! Она не могла даже доковылять и до ванной комнаты. Когда приехавший врач сделал Лайзе местное обезболивание, у нее тут же начались конвульсии. И все стало ясно: тяжелейшая форма наркозависимости. Многолетний ежедневный коктейль из алкоголя, кокаина и барбитуратов сделал свое дело.
Каждый вечер после бурной ночи в "Студии" и череды любовных свиданий, в которых Лайза уже совсем запуталась, она выходила на сцену. И в один прекрасный вечер, исполняя свою любимую песню из мюзикла "Акт", Миннелли вдруг замолчала на полуслове... Случилось немыслимое - она забыла слова. Ощущение немоты и беспомощности, охватившее ее, было страшным. А на следующий день на репетиции память отказалась выдать ей целый монолог. И снова - немота и непередаваемый ужас. За четыре дня до Рождества 1980 года, когда Лайза собиралась навестить отца, у нее ни с того ни с сего вдруг поднялась высокая температура и опять невероятно распухла шея - как тогда, во время съемок "Нью-Йорка..." Для продюсеров ее болезнь обернулась двухсоттысячными убытками. Лайзе названивали каждый час и требовали, чтобы она вышла на сцену. На какую там сцену! Она не могла даже доковылять и до ванной комнаты. Когда приехавший врач сделал Лайзе местное обезболивание, у нее тут же начались конвульсии. И все стало ясно: тяжелейшая форма наркозависимости. Многолетний ежедневный коктейль из алкоголя, кокаина и барбитуратов сделал свое дело.
Еще вчера окруженная многочисленными друзьями, Лайза вдруг осталась совершенно одна. Сидя в непривычной и какой-то ватной тишине своей квартиры, она судорожно терла переносицу, почему-то пытаясь вспомнить, где, собственно, ее муж Джек Хейли. Мысли путались: то ли он в отъезде, то ли давно ушел от нее, то ли она от него... Она не могла даже сообразить, где лежит ее записная книжка. Еле-еле отыскав телефонный справочник, Лайза набрала номер анонимной психологической помощи. На вопрос о роде ее занятий она хрипло пропела в трубку: "Моя жизнь - кабаре".
...В знаменитую калифорнийскую клинику Бэтти Форд Лайзу отвезла ее сводная сестра Лорна. Поговорив с Миннелли, доктор Форд быстро поняла историю внутренней драмы ее пациентки: Лайза сама себя загнала в ловушку. А по сути она так и осталась бунтующей маленькой девочкой, которая всю жизнь пыталась освободиться от материнской опеки.
У Бэтти Форд была своя метода лечения - она чуть ли не силой заставила Лайзу написать длинное откровенное письмо, адресованное... Джуди Гарленд. Прошло уже много лет с тех пор, как она умерла, и все же... Никто не знает, чего стоило Лайзе написать это письмо. Никто, кроме самой Лайзы и ее доктора, не знает, о чем она говорила в нем с Джуди. Но над письмом Миннелли проревела трое суток.
...В знаменитую калифорнийскую клинику Бэтти Форд Лайзу отвезла ее сводная сестра Лорна. Поговорив с Миннелли, доктор Форд быстро поняла историю внутренней драмы ее пациентки: Лайза сама себя загнала в ловушку. А по сути она так и осталась бунтующей маленькой девочкой, которая всю жизнь пыталась освободиться от материнской опеки.
У Бэтти Форд была своя метода лечения - она чуть ли не силой заставила Лайзу написать длинное откровенное письмо, адресованное... Джуди Гарленд. Прошло уже много лет с тех пор, как она умерла, и все же... Никто не знает, чего стоило Лайзе написать это письмо. Никто, кроме самой Лайзы и ее доктора, не знает, о чем она говорила в нем с Джуди. Но над письмом Миннелли проревела трое суток.
Из клиники Лайза вышла другим человеком. Ей уже не нужны были стимуляторы, да и старые детские страхи казались уже чем-то далеким и нереальным. "Впервые за много лет в моей душе царил мир, - вспоминала она. - Впервые в жизни я перестала быть в конфликте с самой собой, а главное - я осознала, насколько сильно на самом деле я любила и люблю свою мать и скольким хорошим я обязана ей".
Новая жизнь ознаменовалась новым замужеством. 4 декабря 1979 года в епископальной церкви святого Варфоломея на Манхэттене Лайза Миннелли в третий раз выходит замуж. За скромного скульптора Марка Геро. Лайза почувствовала в нем родственную душу, после того как однажды он поведал ей о своей двухлетней депрессии и о том, как он сумел победить ее. Марк был нежный, домашний, никогда не повышал голоса и все время повторял Лайзе, что мечтает иметь от нее ребенка.
В сопровождении Марка Лайза предприняла грандиозное турне по Франции вместе с Шарлем Азнавуром, прокатилась с концертами по всей Америке вместе со старым другом ее родителей Фрэнком Синатрой и, наконец, отправилась на гастроли по своей любимой Великобритании. Друзья считали, что ей уже пора ввести в свой репертуар песни Джуди. Чтобы убедить Лайзу, Фрэнк Синатра часто показывал пальцем на награды, украшавшие ее гостиную, - "Оскар", четыре "Тони" и множество других: "Чего ты боишься? Смотри, тут всюду написано "Лайза Миннелли", а не "Джуди Гарленд"!"
Новая жизнь ознаменовалась новым замужеством. 4 декабря 1979 года в епископальной церкви святого Варфоломея на Манхэттене Лайза Миннелли в третий раз выходит замуж. За скромного скульптора Марка Геро. Лайза почувствовала в нем родственную душу, после того как однажды он поведал ей о своей двухлетней депрессии и о том, как он сумел победить ее. Марк был нежный, домашний, никогда не повышал голоса и все время повторял Лайзе, что мечтает иметь от нее ребенка.
В сопровождении Марка Лайза предприняла грандиозное турне по Франции вместе с Шарлем Азнавуром, прокатилась с концертами по всей Америке вместе со старым другом ее родителей Фрэнком Синатрой и, наконец, отправилась на гастроли по своей любимой Великобритании. Друзья считали, что ей уже пора ввести в свой репертуар песни Джуди. Чтобы убедить Лайзу, Фрэнк Синатра часто показывал пальцем на награды, украшавшие ее гостиную, - "Оскар", четыре "Тони" и множество других: "Чего ты боишься? Смотри, тут всюду написано "Лайза Миннелли", а не "Джуди Гарленд"!"
... 1995 год. Концерт Лайзы Миннелли все в том же памятном "Палладиуме". Лайза больше не носится ураганом по сцене. Ее движения стали плавными и немного медлительными. Глядя на нее, невозможно поверить, что всего несколько месяцев назад сорокавосьмилетняя Миннелли перенесла операцию по замене правой бедренной кости металлическим протезом. Накануне выступления она призналась репортерам: "Я никому ничего не рассказывала, просто потому, что мне было стыдно. Люди спрашивают: "Что у тебя с ногой?", а ты отвечаешь: "Да так, новые туфли". Теперь, когда я прохожу контроль в аэропорту, представляете, какой звон поднимается? Зато впервые за последние много лет у меня ничего не болит".
В тот вечер в "Палладиуме" Лайза исполнила новую программу, свои прежние хиты и вдруг... "А теперь несколько песен из репертуара Джуди Гарленд", - объявила она притихшему залу. И, подойдя к самому краю сцены, Лайза запела слегка охрипшим от волнения голосом: "Хэллоу, мама, ты все растешь, мама, ты все еще сильна...".
В тот вечер в "Палладиуме" Лайза исполнила новую программу, свои прежние хиты и вдруг... "А теперь несколько песен из репертуара Джуди Гарленд", - объявила она притихшему залу. И, подойдя к самому краю сцены, Лайза запела слегка охрипшим от волнения голосом: "Хэллоу, мама, ты все растешь, мама, ты все еще сильна...".
Еще крутые истории!
реклама
youtu.be / LF3AUdfxudA?t=23s