8936
7
Самые страшные войны развязывают не узурпаторы. Нет ничего более дикого и алогичного, чем война человека с самим собой. В рубрике Onliner.by «Монологи» — рассказ бывшей наркозависимой Ирины Черкесовой о погружении на дно. О том, как изощренно, с использованием всех арсеналов она уничтожала свою жизнь и как смогла остановиться.
Я долго старалась, целых 15 лет. Я уничтожила свое здоровье. Наркотики принесли в мою жизнь ВИЧ-инфекцию, туберкулез и гепатит. 5 лет я на терапии. Могу сказать, что за это время ни разу не чихнула. У меня проявляются чудесные способности к исцелению. Если будет воля божья, исцелюсь и от ВИЧ.
Я не курю, не употребляю алкоголь. Я счастлива, что смогла выкарабкаться с такого дна, которое вы и представить себе не можете.
Давно попросила у матери прощения. Теперь я глава семьи, присматриваю за ней. Работаю консультантом при центре реабилитации, состою в организации «Матери против наркотиков». Снова общаюсь с сыном. Он успешен, трудится главным энергетиком. Мы друзья.
А через пару месяцев я выхожу замуж. Нашла человека, с которым хочу связать свою жизнь. Он знает обо мне все. Ведь нет никакого смысла строить отношения без доверия.
Года полтора назад к нам пришел на реабилитацию мужчина. Родители умерли, он продал их квартиру. Детей отняли, жена в тюрьме, родня отстранилась. Худой, глаза потухшие, с туберкулезом, смысл жить дальше отсутствует. Спал в сквере на лавочке…
Мы начали с ним работать. Шаг за шагом он проходил реабилитацию и прошел все этапы до конца. Мужчина выкарабкался. Он съездил в Москву, заработал денег. Теперь снимает квартиру. Снова общается с женой. Надежда есть всегда!
То, что было разрушено в этой безумной войне, которую человек ведет сам с собой, скажу я вам, восстановить все же можно.
Я провожу мостик в свою молодость и вижу много общего с тем, что происходит сейчас. За исключением того, что у нас, советских подростков, не было опыта, который есть у современных парней и девушек. Например, я видела немало ребят, употребляющих спайс. Они искренне верят, что они не наркоманы, как будто не слышат, что кричат все вокруг. Но это всего лишь иллюзия, одна из форм самообмана. Смеси разрушают нервную систему и психику — быстро, грубо.
Какое бы название ни носил наркотик, концовка будет одинаковой. Вы окажетесь на дне, а может, в могиле. Уж можете мне поверить.
Я не курю, не употребляю алкоголь. Я счастлива, что смогла выкарабкаться с такого дна, которое вы и представить себе не можете.
Давно попросила у матери прощения. Теперь я глава семьи, присматриваю за ней. Работаю консультантом при центре реабилитации, состою в организации «Матери против наркотиков». Снова общаюсь с сыном. Он успешен, трудится главным энергетиком. Мы друзья.
А через пару месяцев я выхожу замуж. Нашла человека, с которым хочу связать свою жизнь. Он знает обо мне все. Ведь нет никакого смысла строить отношения без доверия.
Года полтора назад к нам пришел на реабилитацию мужчина. Родители умерли, он продал их квартиру. Детей отняли, жена в тюрьме, родня отстранилась. Худой, глаза потухшие, с туберкулезом, смысл жить дальше отсутствует. Спал в сквере на лавочке…
Мы начали с ним работать. Шаг за шагом он проходил реабилитацию и прошел все этапы до конца. Мужчина выкарабкался. Он съездил в Москву, заработал денег. Теперь снимает квартиру. Снова общается с женой. Надежда есть всегда!
То, что было разрушено в этой безумной войне, которую человек ведет сам с собой, скажу я вам, восстановить все же можно.
Я провожу мостик в свою молодость и вижу много общего с тем, что происходит сейчас. За исключением того, что у нас, советских подростков, не было опыта, который есть у современных парней и девушек. Например, я видела немало ребят, употребляющих спайс. Они искренне верят, что они не наркоманы, как будто не слышат, что кричат все вокруг. Но это всего лишь иллюзия, одна из форм самообмана. Смеси разрушают нервную систему и психику — быстро, грубо.
Какое бы название ни носил наркотик, концовка будет одинаковой. Вы окажетесь на дне, а может, в могиле. Уж можете мне поверить.
×
Вместо предисловия. На рубеже 1990-х город Светлогорск вошел в историю Беларуси как город ужаса, грязи и порока. Вспышка наркомании, ВИЧ-инфекции, истерия в прессе — для страны новые угрозы были шокирующе-непредсказуемыми. «Выхожу на улицу из подъезда — в ряд мужики стоят: тебе с димедролом или без? — вспоминал в интервью Onliner.by активист Евгений Спевак, который сам принимал наркотики. — Сейчас трудно уже поверить, но и такое было…»
Поколение наркоманов-первопроходцев практически полным составом ушло на кладбище. Те, кто выжил, пытаются свой опыт передать другим: фанатам спайса, агитаторам за легализацию марихуаны, иным заблудшим овцам и баранам. Их истории — это не призыв к жалости, а предостережение.
Поколение наркоманов-первопроходцев практически полным составом ушло на кладбище. Те, кто выжил, пытаются свой опыт передать другим: фанатам спайса, агитаторам за легализацию марихуаны, иным заблудшим овцам и баранам. Их истории — это не призыв к жалости, а предостережение.
Монолог «бывшей»
Меня зовут Ирина, мне 42 года, больше 12 лет я свободна. Кем я была, кто я есть?..
Я родилась в Светлогорске. Мне было 16 лет, когда я укололась в первый раз. Многократно я пыталась анализировать, искать какие-то причины и оправдания. Потом поняла, что их нет.
У меня была полноценная, нормальная семья. Когда училась в третьем классе, произошел перелом. Умер отец — человек, которого я глубоко уважала и понимала. С матерью, а она работала в торговле, было по-другому. У нее была такая мещанская черта в характере. Ну, знаете, выгодные знакомства, четкие цели. Когда отец ушел, я замкнулась. Мало общалась со сверстниками. Но у меня имелась цель.
Я мечтала о путешествиях и хотела стать этнографом. Рисовала себе воздушные замки, не переносила местечковость, хотела быть сопричастной к большому миру, развернувшемуся за чертой моего маленького городка.
Разделить мои мечты было не с кем. Как часто случается с подростками, меня не понимали. Образно говоря, мне хотелось смотреть на небо и звезды, а приходилось жить, уткнувшись носом в землю.
Пожалуй, советские родители не умели воспитывать детей нормально. Мы тогда были как общественное стадо: все силы на благо родины и трудовых свершений. Да и некогда советским родителям было заниматься с детьми. С утра до вечера — в масках на заводе. Мы — сами по себе.
Я родилась в Светлогорске. Мне было 16 лет, когда я укололась в первый раз. Многократно я пыталась анализировать, искать какие-то причины и оправдания. Потом поняла, что их нет.
У меня была полноценная, нормальная семья. Когда училась в третьем классе, произошел перелом. Умер отец — человек, которого я глубоко уважала и понимала. С матерью, а она работала в торговле, было по-другому. У нее была такая мещанская черта в характере. Ну, знаете, выгодные знакомства, четкие цели. Когда отец ушел, я замкнулась. Мало общалась со сверстниками. Но у меня имелась цель.
Я мечтала о путешествиях и хотела стать этнографом. Рисовала себе воздушные замки, не переносила местечковость, хотела быть сопричастной к большому миру, развернувшемуся за чертой моего маленького городка.
Разделить мои мечты было не с кем. Как часто случается с подростками, меня не понимали. Образно говоря, мне хотелось смотреть на небо и звезды, а приходилось жить, уткнувшись носом в землю.
Пожалуй, советские родители не умели воспитывать детей нормально. Мы тогда были как общественное стадо: все силы на благо родины и трудовых свершений. Да и некогда советским родителям было заниматься с детьми. С утра до вечера — в масках на заводе. Мы — сами по себе.
Уголовной ответственности за употребление тогда не существовало. Никто из нас, молодых людей, не видел законченного наркомана, не представлял опасностей и последствий. Может, и в этом была причина…
Нет ничего значимого в первой дозе. Нет смысла ее вспоминать. Я помню лишь, что доступ к наркотикам в Светлогорске был очень простым. Почти как к алкоголю и сигаретам. Сыграло ли это свою роль? Разумеется. Но главным стал фактор значимости.
Мы, молодые, знали, что наркотиками балуются люди центровые. Талантливые, креативные — художники, музыканты. С ними хотелось общаться, на них хотелось походить. Это было круто, ты чувствовал себя на гребне волны, каким-то особенным и современным. Вот, подумала я, наконец-то. Наконец нашлись люди, которые стремятся к чему-то большему, чем убогое существование по схеме «дом — работа — семья». Но это была всего лишь иллюзия…
В Светлогорск сразу пришли тяжелые наркотики — опиум, «белый»… Все из них я познала полностью. Что со мной что-то не то, поняла только через три месяца. А потом уже было не остановиться.
По натуре я идеалистка и максималистка. Если я чем-то занимаюсь, то на сто процентов. Я падала в зависимость быстро и резко. Доза, еще одна, еще… Наркотикам посвятила всю себя. Для других места не осталось.
Однажды мать позвала меня и заявила: «Я не буду участвовать в твоих преступлениях». Она сказала мне убираться, закрыв дверь перед носом. И это было очень мудрое решение. Наркоманы не будут ничего менять, пока им есть куда прийти, где поесть и поспать. Менять должен тот, кого это не устраивает.
Нет ничего значимого в первой дозе. Нет смысла ее вспоминать. Я помню лишь, что доступ к наркотикам в Светлогорске был очень простым. Почти как к алкоголю и сигаретам. Сыграло ли это свою роль? Разумеется. Но главным стал фактор значимости.
Мы, молодые, знали, что наркотиками балуются люди центровые. Талантливые, креативные — художники, музыканты. С ними хотелось общаться, на них хотелось походить. Это было круто, ты чувствовал себя на гребне волны, каким-то особенным и современным. Вот, подумала я, наконец-то. Наконец нашлись люди, которые стремятся к чему-то большему, чем убогое существование по схеме «дом — работа — семья». Но это была всего лишь иллюзия…
В Светлогорск сразу пришли тяжелые наркотики — опиум, «белый»… Все из них я познала полностью. Что со мной что-то не то, поняла только через три месяца. А потом уже было не остановиться.
По натуре я идеалистка и максималистка. Если я чем-то занимаюсь, то на сто процентов. Я падала в зависимость быстро и резко. Доза, еще одна, еще… Наркотикам посвятила всю себя. Для других места не осталось.
Однажды мать позвала меня и заявила: «Я не буду участвовать в твоих преступлениях». Она сказала мне убираться, закрыв дверь перед носом. И это было очень мудрое решение. Наркоманы не будут ничего менять, пока им есть куда прийти, где поесть и поспать. Менять должен тот, кого это не устраивает.
И я стала бездомной. Несколько лет болталась по притонам, скиталась по разным городам. Это тягостные ощущения, когда ты понимаешь, что никому не нужен. Ходишь в хлипкой осенней куртке в холодную зиму, смотришь на окна, наблюдаешь за людьми, которые приходят домой, а их там ждут. Как будто ты за стеклом, а жизнь с бешеной скоростью проносится мимо. Люди влюбляются, встречаются, рожают детей, чего-то достигают, становятся этнографами, путешествуют, а ты на обочине жизни, на дне. Ты бездомная собака.
Тюрьма — это вовсе не самое страшное. Всего лишь камера хранения, время, чтобы обдумать жизнь. Сейчас многие матери говорят: «Слава богу, что его посадили, я спокойно сплю, а он отлучен от дури».
Самое страшное, что приносят наркотики, — это опустошение. Ты становишься равнодушным к себе и к обществу. Единственное, на что ты способен, — кусаться от злости. Своего сына я впервые увидела, когда ему исполнилось 10 лет. До этого мне было неинтересно, что с ним, где он.
С перерывами я принимала наркотики 15 лет. Перерывы были, когда меня сажали. Все это время, понимаю теперь, я была пленной.
Для наркомана важно, чтобы ему кто-то помог из плена выбраться. Научил, как это сделать. 50% успеха при излечении — чья-то помощь, 50% — твое собственное желание эту помощь принять.
Тюрьма — это вовсе не самое страшное. Всего лишь камера хранения, время, чтобы обдумать жизнь. Сейчас многие матери говорят: «Слава богу, что его посадили, я спокойно сплю, а он отлучен от дури».
Самое страшное, что приносят наркотики, — это опустошение. Ты становишься равнодушным к себе и к обществу. Единственное, на что ты способен, — кусаться от злости. Своего сына я впервые увидела, когда ему исполнилось 10 лет. До этого мне было неинтересно, что с ним, где он.
С перерывами я принимала наркотики 15 лет. Перерывы были, когда меня сажали. Все это время, понимаю теперь, я была пленной.
Для наркомана важно, чтобы ему кто-то помог из плена выбраться. Научил, как это сделать. 50% успеха при излечении — чья-то помощь, 50% — твое собственное желание эту помощь принять.
В 2002 году я покинула «зону» и приехала домой. Я не видела мать 10 лет, не знала, зачем вернулась.
Мама открыла дверь, впустила меня в квартиру. Хорошо помню, что в воздухе повисло электричество. Я чувствовала ее страх: «Зачем приехала? Неужели все повторится…»
Я увидела визитку на столе. Там было написано: «Если ты устал от алкоголя, наркотиков, то выход есть». Я тогда особо не думала о выходе, но вдруг поняла, что действительно смертельно устала. Вскоре я попала в центр реабилитации.
Выходить из наркотического состояния было неимоверно тяжело. Универсальной таблетки не существует. Наркоман не один год разрушал свою жизнь. Потребуется не один год, чтобы ее собрать.
Мама открыла дверь, впустила меня в квартиру. Хорошо помню, что в воздухе повисло электричество. Я чувствовала ее страх: «Зачем приехала? Неужели все повторится…»
Я увидела визитку на столе. Там было написано: «Если ты устал от алкоголя, наркотиков, то выход есть». Я тогда особо не думала о выходе, но вдруг поняла, что действительно смертельно устала. Вскоре я попала в центр реабилитации.
Выходить из наркотического состояния было неимоверно тяжело. Универсальной таблетки не существует. Наркоман не один год разрушал свою жизнь. Потребуется не один год, чтобы ее собрать.
Вырваться из плена наркотиков мне не помогли ни сила воли, ни гордость. У меня полные штаны гордости, но что толку. Мне помогло другое — осознание, что поломанные часы может починить лишь часовщик. То есть творец.
Не то чтобы я не знала, что такое духовность. Я долго сидела на «белом». Как и алкоголикам, таким людям иногда видятся духовные вещи.
И вот на остановке ко мне подошел человек и сказал: «Тебе нужен бог». Возможно, подумала я. Но зачем богу такая пропащая душа?
В своей жизни я сделала много плохого. Обманывала, чтобы добыть дозу. Переступала через товарищей-наркоманов. Не думала о сыне. Но все же решила попробовать: быть может, этот самый бог и есть последняя инстанция, куда следует обратиться?
Я начала посещать храм. Кардинально поменяла круг общения. Благодаря вере и помощи специалистов центра реабилитации я смогла победить. Часовщик придал мне сил, без точки опоры я бы пропала.
Не то чтобы я не знала, что такое духовность. Я долго сидела на «белом». Как и алкоголикам, таким людям иногда видятся духовные вещи.
И вот на остановке ко мне подошел человек и сказал: «Тебе нужен бог». Возможно, подумала я. Но зачем богу такая пропащая душа?
В своей жизни я сделала много плохого. Обманывала, чтобы добыть дозу. Переступала через товарищей-наркоманов. Не думала о сыне. Но все же решила попробовать: быть может, этот самый бог и есть последняя инстанция, куда следует обратиться?
Я начала посещать храм. Кардинально поменяла круг общения. Благодаря вере и помощи специалистов центра реабилитации я смогла победить. Часовщик придал мне сил, без точки опоры я бы пропала.
Источник:
Еще крутые истории!
- Плесень, нет горячей воды ночью и общая стиралка: переехавшие в Европу рассказали, что их больше всего бесит на съёмном жилье
- "Звонит любовница и просит отпустить мужа": пользователи рассказали, как узнали об изменах
- 14 историй про провалы, за которые людям до сих пор стыдно
- Стрёмные ситуации на свадьбах, которые никому не понравились
- "Вдруг там очень маленький": девушки рассказали, что их больше всего пугает во время интима
Новости партнёров
реклама
А в остальном я с вами полностью согласен, поэтому и написал у кого какая голова.