О том, что изучает наука этология, о своих приключениях в дебрях Африки и об усилившейся мировой агрессии рассказала в интервью Fishki профессор Марина Бутовская.
Марина Львовна Бутовская – этолог, антрополог, доктор исторических наук, заведующий сектором кросс-культурной психологии и этологии человека Института этнологии и антропологии РАН.
«Человек – тоже отчасти животное»
– Этология изучает поведение как людей, так и животных. Есть ли принципиальная разница?
– В традиционном варианте этологи изучали биологические основы поведения животных. Это видение было расширено, потому что человек – тоже отчасти животное (улыбается).
В основу легли принципы этологии животных, сформулированные Николасом Тинбергеном.
Первый – филогенез: как развивалось поведение. Для человека важно понять особенности поведения при сравнении с ближайшими родственниками (шимпанзе – и обыкновенным, и карликовым), изменение поведения с момента, когда человек эволюционировал в сторону разумности.
Второй – онтогенез: изменение поведения в процессе индивидуального развития. Здесь акценты делаются на социализацию и действие гормонов (при созревании и старении).
Третий – причина: факторы, вызывающие конкретное поведение в экологическом и социальном контекстах.
Четвертый – адаптивные функции поведения: как оно позволяет успешно выживать и оставлять потомство.
Этология человека анализирует поведение с учетом того, что человек – существо биосоциальное: отделить биологию от социальных характеристик невозможно. Поэтому объектом этологического анализа могут выступать не только биологические составляющие, но и проявления культуры: искусство, литература, религиозные установки и созданные человеком артефакты. Этология дает возможность анализировать предметы искусства в иной плоскости по сравнению с искусствоведами. Например, анализ мужских ритуальных фигурок, используемых для отпугивания злых духов.
«Они все заворожены мобильными телефонами и страстно хотят их заполучить»
– Вы только что вернулись из экспедиции в Танзанию. Кого вы там изучали?
– В Танзании мы изучаем племена хадза, датога, масаев, исанзу. То, что мы в 2003 году стали изучать традиционные культуры в Африке, было для нас даром небесным. Я всегда об этом мечтала, потому что меня всегда интересовали эволюционные основы поведения человека. А эти культуры практически не испытывают влияния глобализации. Они живут уединенно, лишены влияния СМИ, там нет электричества; большинство датогов, с которыми мы работаем, – неграмотно, лишь в последние годы дети стали ходить в школу.
Любопытный момент: они все заворожены мобильными телефонами и страстно хотят их заполучить. С моей точки зрения – логично: мобильный телефон позволяет им расширить коммуникативные возможности. Как в свое время информацию передавали тамтамы.
А мобильное покрытие там есть, и оно чудесное. Иногда в буквальном смысле слова из кустов, из абсолютного буша я звоню своему мужу в Москву, и слышимость лучше, чем при звонке из само́й Москвы.
Получить разрешение на исследования нелегко. Проект должен получить одобрение правительства Танзании (Commission for Science and Technology Танзании, COSTECH) и комитета по этике. Вы должны иметь местного партнера, а танзанийцы – видеть какой-то интерес для себя. Понятно – с чего вы будете просто так там толочься и им мешать? COSTECH очень жесткий, и каждый год мы должны получать разрешение на продление исследования. Вроде пока справляемся, хотя это требует много усилий.
–Каким образом вы изучаете эти племена?
– Мы изучаем многое. Например, поскольку я физический антрополог, то проводим антропометрические измерения. Измеряем рост, вес, обхваты, особенности жироотложения, силу кисти, форму лица.
Недавно в хорошем журнале Appetite вышла совместная с моими польскими коллегами статья. Мы сравнивали поляков и две традиционные группы – тсимане из Боливии и танзанийских хадза. Давали им тесты на основные вкусы: сладкое, соленое, кислое, горькое, и вкус «умами» – вкус мяса.
Все три группы распознают все вкусы; но предпочтения завязаны на окружающую среду и особенности повседневной пищи. Например, выраженно кислые плоды баобаба – основной источник витаминов и полезных веществ для хадза; они страшно ценят эти плоды. Источник соли для них – зола некоторых растений. И как наиболее значимые вкусы они выделяют именно кислое и соленое.
Сейчас мы с теми же моими польскими коллегами изучаем восприятие цвета и запаха в разных культурах. Эти данные только еще ждут своей публикации.
– А на каком языке все это происходит?
– Я владею суахили. Не так свободно, как лингвисты (улыбается). Кроме того, у меня всегда есть владеющий английским ассистент – представитель той этнической группы, с которой я общаюсь. И если речь идет о каких-то углубленных интервью или опросниках, обсуждениях бытовых деталей, то он включается. В некоторых случаях работает локальный язык группы. Хадза, датогский. Сейчас я работаю с масаями – и это язык маа. Здесь без ассистента-масая я была бы беспомощна. У нас был проект по исанзу, – так последнего европейца они видели в 1968 году.
«У нас всегда охранник с луком и стрелами»
– При слове «Африка» сразу представляется что-то загадочное и опасное. Какие трудности ожидают антрополога в таких исследованиях? Какие бывают светлые моменты?
– Конечно, условия далеки от... совершенства (смеется). Но мы перестали замечать, что живем в палатках без электричества, готовим на маленькой газовой плитке, и у нас всегда охранник с луком и стрелами.
Лагерь надо охранять от хищников – потому что вокруг много гиен; от обезьян – потому что эти наши родственники ушлые и умеют открывать палаточные молнии; от других двуногих.
Правительство стимулирует в тех районах земледелие, участки буша распахиваются и засаживаются луком, и появилось много поденщиков. В домах датогов никогда прежде не было дверей, но года четыре назад я впервые увидела дверь. А сейчас это повсеместно, и с замками.
А если застрять на машине посреди дороги ночью? Однажды нам помогли датоги, миссионерские служки – пригласили нас переночевать у них в домике. Но там по стенам бегали и иногда падали огромные ядовитые сколопендры, так что мы предпочли ночевать в их «церкви» – на бетонном помосте под крышей.
Там есть змеи и крысы, и это не наши пасюки. Как-то пара крыс залезла в вентиляцию нашего джипа, и их перемололо вентилятором. У нас появилась шутка: «лишь бы крысиком не пахло».
Огромные колючки могут проткнуть ногу насквозь. Обувь должна быть не только закрытая, но и непротыкаемая. Одежда – с длинным рукавом, потому что близко к экватору и можно страшно сгореть даже в пасмурную погоду. Кепки – с наушниками и назатыльником. Брюки – внизу жестко закреплены, чтобы не залезла какая-нибудь живность.
Это малярийный район, я сама три раза болела. Предохраниться нельзя: нужно начать прием лекарства за две недели до поездки и продолжать две недели после, но максимум полтора месяца, иначе посадишь свою печень без всякой малярии. Мы не укладываемся. Поэтому наша стратегия – на рожон не лезть, прыскаться репеллентами, но как только вылезаем из кустов, то сразу делаем тест на малярию. И если – да, то начинаем пить лекарства. А когда приезжаем в Россию, то пьем средства от гельминтов.
Мы все привиты от желтой лихорадки и брюшного тифа. Потому что мы сидим с людьми за одним столом, приходится пить и есть из их посуды, чтобы не обидеть. Мы ручкаемся, обнимаемся, целуемся, общупываем их – проводим измерения.
«В Танзании я увидела не просто чесотку, а безумную чесотку!»
Мои родители были врачами, и я восприняла врачебную этику: если человек болен, ему надо помочь. Сами мы не лечим, но я хорошо ставлю диагноз. У нас на биофаке была военная кафедра, и нас там обучали как паразитологов и эпидемиологов. Я все пожимала плечами: где эти блохи, когда я их увижу? Или какую-нибудь чесотку?
А в Танзании я увидела не просто чесотку, а безумную чесотку! Я думаю, что исходно ее не было, виноваты контакты с поденщиками, а у хадза нет иммунитета. И я, благодарная своим учителям – военным медикам, сразу вычислила чесотку и связалась с друзьями в госпитале. Конечно, пришлось заплатить о-очень немаленькую сумму из моих «бюджетов» за огромное количество медикаментов, потому что нужно было обработать сразу всех.
И уже несколько лет там чесотки нет.
Или страшные гельминтозы, образующие подкожные набухания. В одном случае молодой мужчина уже умирал. Мы его – на нашу машину и в госпиталь, все оплатили. Выздоровел. Ребенок с жуткой стадией малярии тоже выздоровел.
Это очень трогательно. Этому ребенку все потом говорили: это твоя вторая родная мама, потому что, если бы не она, тебя бы не было.
Невозможно с ними не подружиться, не стать родственниками. Потому что случаются такие истории и ты из какого-то «белого исследователя» становишься своим.
Иногда мои знакомые, узнав, что я приехала, бегут со мной повидаться. Им ничего от меня не надо – только увидеться и сказать здрасьте. Эти улыбки и радостные вопли не просто трогательны, а компенсируют все сложности и сразу поднимают настроение. Иногда такое гнусное состояние: ты добрался, ты еле жив, и вообще – чего ты опять сюда приехал?
Я могу у датогов присутствовать на закрытых церемониях каких-то кланов или семей, куда не могут попасть даже представители другого клана.
Или вот музей в заповеднике Нгоронгоро, посвященный раскопкам в Олдувай. Сейчас они его расширяют, и попросили меня этим заняться: нужно собрать традиционные предметы быта датогов и хадза, а я могу это сделать.
«Чем агрессивней мужчина, тем больше у него детей»
– Особо хочется спросить об агрессии у людей и животных. Откуда она берется? Отличается ли агрессия у зверей от агрессии у человека?
– Агрессия у человека имеет не только биологические и социальные основы, как у животных, но важны и генетические факторы, и условия воспитания.
Поэтому мы в Танзании собирали еще и генетический материал. Это отдельная песня, потому что на это нужно было еще одно разрешение от их министерства здравоохранения. Анализировалась структура важного для мужского фенотипа андрогенного рецептора. Мы сравнивали его особенности с самооценкой по агрессии: устраивает ли мужчина драки, дрался ли только в детстве.
Интересный факт. Мы предположили, что полиморфизм по гену рецепторов андрогенов обнаруживает связь не только с агрессией, но и с репродукцией. Оказалось, что чем агрессивней мужчина, тем чувствительней этот андрогенный рецептор с одной стороны и тем больше у него детей с другой. У хадза и датогов нет контрацепции, там естественная среда для наблюдений. И у нас в Scientific Reports в прошлом году вышла одна из лучших (пока мне так кажется) наших статей, посвященная анализу взаимосвязи между генетикой и агрессией.
Кроме этих исследований мой основной интерес – социум, структурирование социальных отношений с упором на агрессию, допустимость агрессии в группах и урегулирование отношений.
«Агрессия перестала быть скрытой»
– Правы ли те, кто считает, что современное общество становится все агрессивнее?
– Да, становится. В больших городах агрессия выше, чем в маленьких. Анонимность, толкучка, непредсказуемость, нарушение социального пространства. Ну что ж тут делать?
Но мне кажется, что еще есть большая проблема неопределенности. Люди в стрессе от пертурбаций, экономических проблем. Ведь только они оправятся – так опять кризис. А когда люди нервничают, они плохо себя контролируют.
Троллинг в соцсетях: незнакомый человек вмешивается и грубо себя ведет, хотя в обсуждение никто не звал. Агрессия перестала быть скрытой. Анонимность дает бесконтрольную возможность разгружаться. И если вы лицом к лицу, вам нужно переступить некий барьер и даже потом ограничивать свою агрессию. А в сети мимика и жесты вашего визави не срабатывают.
– Что человек может противопоставить усиливающейся агрессии?
– Лишь миролюбие. Примерно 30 лет назад начались исследования феноменов миролюбия и примирения. В основу изучения постконфликтного поведения легли исследования ведущего специалиста в области проблем мира Франса де Ваала.
Вместе с коллегами из нескольких стран мира мы унифицировали эти методы вначале для изучения обезьян, затем – хищников (волков и собак) и некоторых видов птиц – врановых. Я изучала агрессию и постконфликтное поведение группы тонкинских макаков с естественной социальной структурой, живущих в природном парке под Страсбургом практически на воле.
Затем мы применили эти методы, чтоб работать с человеком. Оказалось, что это эффективно и перспективно. Мы наблюдали детские конфликты и постконфликтное поведение. Как они восстанавливают отношения и что для этого делают.
Сейчас мы можем говорить о формировании силами антропологов, физиологов, этологов, генетиков новой науки – науки о мире. Этология в ней играет одну из основных ролей.
Беседовала Мария Якубович
