Истории

О семейных особенностях вождения


На днях в компании обсуждали вечную тему женщин за рулем. Мужчины-водители с болью в голосе излагали душераздирающие истории, свидетелями которых
им приходилось бывать, пронизанные общим лейтмотивом: «рожденный ползать, куда ты лезешь».Дамы-пассажиры из-за избитости темы даже и не пытались
прислушиваться, ну разве что по инерции периодически изображали интерес к повествованию, хотя, если честно, ну чего особо нового можно было
услышать — правильно, нечего. И вообще, кому надо спорить о такой ерунде, если изо всех присутствующих дам водительские права есть только у меня,
и то пылятся где-то за ненадобностью.

Опыт покорения тольяттинских дорог я начала, вооружившись помощью ну самого-пресамого расчудесного инструктора, которого только сумел найти
дорогой муж.
Нет, он пытался справиться с моим обучением самостоятельно, но после того, как на давно заброшенном лугу позади отдаленной деревеньки я умудрилась
едва не протаранить невесть откуда взявшуюся там «десятку», и обе машины спас только изящный акробатический этюд, исполненный супругом, и
включающий в себя одновременный нырок одной рукой к тормозам, и круговые движения второй в проекции руля, так вот, после этого он поспешно сложил
с себя всякую ответственность за мои последующие фокусы и обратился к профессионалам.
Он отыскал отличного дядьку с классным чувством юмора, железными нервами и таким опытом работы, что я еще столько на свете не живу. На том свете
рай ему обеспечен, ибо чистилище я ему тут устроила. На третий день учебы бедный мужик общался со мной уже исключительно матом, я ревела и
ругалась, не забывая распугивать соседей-автомобилистов непредсказуемым торможением и изысканно загадочной траекторией движения. Вредная машина
глохла на перекрестках, двигалась рывками и требовала регулярного переключения передач, что явно превышало мои способности. Каким чудом он смог
вбить в меня необходимые для экзамена навыки, я не понимаю до сих пор — одно слово, профессионал. С другой стороны, человек, закончивший
мединститут в почти советские времена, может сдать что угодно — от экзамена по суахили до пилотирования стратегического бомбардировщика, дайте ему
только полчаса и методичку.
Наглый муж, при виде жены, обретшей права, попытался меня беззастенчиво эксплуатировать. Я даже благополучно сгоняла по маршруту
Тольятти-Димитровград, но все же старалась ограничивать свои передвижения родным дачным массивом.

Движение по нему имело массу плюсов — больше 20
км/ч там двигаться нельзя по умолчанию, при виде грозно надвигающейся встречной машины, можно притормозить на обочине и перекурить, пока враг не
скроется из глаз, ну и тормозить на участке было очень удобно — в малину. Как малинник захрустел — значит все, приехали и запарковались,
здравствуй, дача. Настойчивый супруг пытался требовать, чтобы и с дачи я его так же вывозила. Зря, конечно. В первый же выезд я не вписалась в
ворота. Ну что я поделаю, траектория движения «на участок» была уже отработана, а вот обратно — нет. Да и ворота всего 6 метров шириной, что
непозволительно мало для такой широкой натуры, как я. Услышав хруст сминаемого бампера, я рефлекторно вжалась в сиденье и приготовилась реветь.
Муж оценил ущерб, хмыкнул, пару раз стукнул кулаком, потом вдарил с ноги — и ровненький бампер встал на родное место. В этот момент я влюбилась в
российские машины. Ведь была-бы какая-нибудь, прости господи, Мазда — и я бы огребла по полной, и СТО озолотилась, а тут так обошлось, подручными
средствами. Воодушевленная, я рванула прочь, мимо коварных ворот. Я чувствовала себя Шумахером, пыталась разогнаться аж до 40 км/ч и необдуманно
покушалась на третью передачу. Шлагбаум на въезде, к счастью сторожа, был поднят, мне было море по колено, и на горку я взлетела уже на не помню
какой скорости, с ревом мотора, и какой-то участок пути преодолев по воздуху. Муж потом долго и с чувством описывал глаза водителя «Оки», мирно
двигавшегося по направлению к любимой даче и никак не ожидавшего меня в роли Гастелло. А вот и зря он расслабился, на дороге все же, здесь
некоторые мужей катают. В-общем, это был мой последний опыт вождения, руль у меня тут же отобрали, да я и не спорила особо, ну не мое это, и
нечего экспериментировать. Зато, лишившись руля, я с удовольствием вернулась к роли штурмана.
Я вообще считаю, что способность водить автомобиль и способность прокладывать маршрут совершенно не связаны между собой. В этом плане мы с мужем
удачно друг друга дополняем. Он едет, я говорю — куда, и все довольны. В роли штурмана в нашем семействе мне равных нет. Эти навыки зарождались
еще в детстве, когда моя мамочка, коварно дождавшись перестроения семейного автомобиля в левый ряд перед перекрестком, вдруг начинала требовать
немедленной парковки вот у того чудесного магазинчика, который мы только что проехали. Я всей душой сопереживала несправедливо обвиняемому во всех
грехах папе и параллельно усваивала правила поведения пассажира. Венцом моей штурманской карьеры является трасса Тольятти-Нижний Новгород. Я даже
в рекордные сроки разобралась с иезуитской развязкой на подъездах к Нижнему со стороны Чебоксар, не иначе как с перепугу. Кстати, о Чебоксарах.
Представьте себе мирно двигающееся транспортное средство, приближающееся к Алатырю. Причем, насчет Алатыря меня особо предупреждали, что там нужно
где-то непременно перед ним свернуть, иначе придется плюхать через весь город. Я в боевом напряжении, бдительно отслеживаю указатели, дабы не
пропустить место съезда, и тут мне наносят коварный удар в виде огромного указателя с единственной надписью «ШУПАШКАРЫ» и жирной стрелкой. Причем
эти Шупашкары написаны так, что сразу понимаешь, что это не какие-нибудь Шупашкары на три сотни дворов с грунтовкой, а ШУПАШКАРЫ. Я люблю
географию, я очень люблю карты, в детских мечтах я где только не бывала, какие только маршруты по нашей тогда еще необъятной Родине я не
прокладывала, но никогда, ни в горячечном бреду, ни с перепою я не представляла себя, едущей в неведомые Шупашкары. Более того, я нормальное дитя
советского народа, в крови которого плещется вклад нескольких братских республик, но вот чувашская кровь явно в дефиците, несмотря на все намеки
бати о квартировавшем долгое время в нашей станице чувашском полке. Так что на зов крови рассчитывать тоже не приходилось. Да и потом, ну кто мог
предположить, что двигаясь по российской территории, можно встретить указатель, написанный только на языке местного населения, без дублирования на
русском, или хотя бы на английском. Каким чудом мы поняли, что имелись в виду Чебоксары, я не знаю до сих пор.
Восхитившись моим штурманским талантом, коварный муж возложил на меня постоянную обязанность по отслеживанию передвижения нашего автомобиля.
Расслабиться невозможно в принципе. Я могу пытаться мирно дремать во время того, как он летит по Московскому шоссе, но сильно рискую быть
разбуженной воплем: «А где мне тут на Фрунзе сворачивать?»
Школа почище армейской. За доли секунды нужно проснуться, понять, чего от тебя хотят, подавить справедливое возмущение, оценить свое расположение
в пространстве и доложить благоверному. Причем ориентировка в Тольятти имеет свои нюансы. Для неместных поясняю: заставку к «Иронии судьбы»
помните? Там, где показывают совершенно одинаковые мультяшные дома? Это и про Тольятти тоже. Нет, конечно, имеются определенные признаки, по
которым аборигены могут отличить свой квартал от соседнего. Ну, к примеру, особо характерно разветвившееся дерево на перекрестке, или бабка с
семечками, застолбившая себе место вблизи оного, на худой конец, воронье гнездо на третьем столбе слева. Конечно, в последние годы, в связи с
появлением яркой рекламы на магазинах, это стало полегче, но общий, так сказать, костяк квартала не слишком отличается от соседнего. И не дай вам
Бог зайти внутрь, сами будете плутать в совершенно одинаковых дворах, плакать и звать маму. Это больше характерно для старых кварталов Автограда,
70-х годов застройки, в новых свои приколы, о них не здесь. Так вот, двигаться мимо старых кварталов лучше медленно и чинно, отслеживая указатели,
потому как перепутать их — как два байта переслать. И вот еще не до конца проснувшаяся, я очумело верчу головой, пытаясь понять, в какой же именно
части Московского шоссе мы находимся, муж летит, не сбавляя скорости, что задачи мне не упрощает ни разу, и спасает меня только огромный указатель
по пути следования, на котором метровыми буквами написано, что поворот на Фрунзе вот-вот случится, о чем я радостно и докладываю. Спросите, а что
он сам его не видел? Видел, конечно, это так, чтоб жена не расслаблялась. Потому что не его это дело, его дело дорога, мое — навигация, и не
перепутать. Хотя если он мне еще пару раз такую побудку учинит, роли могут поменяться, и его проблемы, как он на тольяттинских дорогах будет
заросли малинника организовывать, дабы мне тормозить было во что.


Смейся паяц


В затенённом, просторном помещении роилась разношёрстная публика – молодые, старые… женщины, мужчины… хорошо ли, плохо одетые… всякие. И народ всё
ещё прибывал.

В большинстве своём с горестными физиями. Иные даже тихо всхлипывали стоя в задних рядах, но были и такие у которых фиг что на рожах ихних
прочтёшь – вроде, как и в печали человек, а вроде, как и по барабану ему. Так, случайно зашёл – позырить. И начхать что зрелище это – похороны…
Хоронят, к слову сказать, медийную фигуру – известного режиссёра столичного театра, которую, кстати, трубили по всем федеральным теле- и
радиоканалам – завалили. При этом, вроде как убийство – заказное – две пули в туловище и контрольный в башню. Дело на контроле у кого-то там
толстого, мордатого и состоящего в неслабецком чине сами понимаете в каком министерстве…
Вот народ и потянулся «проститься». Толпятся, естественно, мешают друг другу. И нет-нет, как бы даже невзначай совсем, но всё ж стараются харями
своими горестными в прицел объективов многочисленных телевизионных камер попасть. И тут уж они скорби на лицо припустят – не дать ни взять –
вселенская.
Похороны, ясен пень, пафосные: на постаменте возвышается лакированный гроб, со всякими там хромированными вензелями и прочими приблудами;
утопающий в цветах – в большинстве своём розы всевозможных оттенков. Рядом стоит огроменное фото убиенного режиссёра – баба, лет так эдак около
пятидесяти пяти. Может чуть старше – страшнАя как чёрт, в чудовищно асексуальных очках на носу, с вульгарно очерченными красной помадой пухлыми
губищами и броским, дрянным make-up’ом – рядом же с постаментом, по левую руку, на раскладных стульях восседает осиротевшая труппа: Известные,
малоизвестные и вообще ни кем не узнаваемые актёры театра и кино. Здесь же, до кучи, всяческие театральные функционеры и разномастные бонзы.
Бомонд – одним словом. Даже, вроде как, замечен был бывший министр культуры – этот суетной, лысый типок, внешне более смахивающий на идиотика.
Гроб меж тем открыт.
И вот всякий, в этой непрерывно текущей людской реке «воздающих последние почести», стремится глянуть в лицо усопшей – как же ей там после пули,
головушку-то, собрали умельцы? – пусть даже для этого надобно привстать на носочки, ибо до гроба, от того места, где двигался люд, всё ж было
метра два-три свободного пространства.
– Ну и чё, как там? – вопрошали одни, кто пониже.
– Да хрен знает, – шептали им в ответ «гулливеры». – Не видать ни черта… в платке она. – И шли-шли-шли тихо шелестя губами и одёжами…
И вспышки…вспышки…непрерывные вспышки фотокамер...
Но вот в этом мерно текущем потоке скорбящих, вдруг возникло, поначалу, некое колыхание, перешедшее в лёгкое движение, сбивающее всех с заданного
ритма, переросшее, затем, в бурлящий водоворот и, наконец, из пучины, к микрофону, в который желающие произносили какие-то речи соответствующие
данному обстоятельству, вынырнуло ЭТО. Или выкинуло его? Сейчас не разберёшь, да и не важно...
Нет, безусловно, ЭТО — был живой человек, но явно не водящий особой дружбы с головой. По крайней мере, на первый взгляд, именно так и казалась
всем присутствующим.
Да посудите сами: одет он был точь-в-точь – ярмарочный петрушка; расшитый множеством лоскутков, ядовитого колора, комбинезон. Белое, правда,
видно, что уж больно потасканное, жабо на тощей шее. И довершал образ колпак, водружённый на его голову, о двух концах с бубенцами на кончиках.
Разболтанной, звенящей походкой, будто пьяный, он протопал, к микрофону. Оттолкнул небрежно, словно ненужный хлам непонятно как здесь оказавшийся,
какого-то старикана, прервавшего свой траурный монолог, – Какого… какого таланта лишилась земля русская, – а теперь с трепетным ужасом и даже,
чего врать-то? страхом взиравшим на это чудо, и… запел. Громко и что интересно – довольно-таки прилично соблюдая музыкальный рисунок исполняемого,
модулируя голосом:
– Сме-е-е-е-ейса-а-а-а па-ая-а-а-а-а-ац над ра-зби-ита-А-ай любо-О-о-О-овьйу-у-у, – выводил он вдохновенно, жестикулируя руками и отыгрывая
мимикой. – Сме-е-е-ейса-а-а и пла-А-ач ты над го-оре-ем сва-аи-им… ахаха…. Ахахааа – вдруг резко прервав свой театральный смех и перестав
кривляться, выпрямился. Так и стоял несколько секунд – напряжённый весь какой-то, взвинченный – рыская взглядом по лицам сидевших на раскладных
стульях, словно искал кого-то конкретного. И не найдя (или наоборот – найдя) заговорил, выплёвывая слова в микрофон резко, смачно, зло:
– Скорбите?.. Скорбите твари?.. А мне не жалко – туда ей и дорога, с-сука старая…
Публика тихонько зароптала – Кто это?.. Зачем он здесь?.. – и лишь на раскладных стульях, средь театральной труппы сохранялось прежнее
спокойствие. Нет, даже не спокойствие, слуги Мельпомены стали понимающе переглядываться между собой, стараясь прикрыть возникшие на физиономиях
улыбки, или вообще спрятать лицо в руках, перешёптываясь, – Бляа-а-а… Гриша, пи-изде-ец, в своём репертуаре…
А паяц тем временем разошёлся, – Вечно она нас, молодых актёров, задвигала, не давая ни нормальных ролей, ни возможности показать себя. Я надеюсь,
что здесь, средь вас, уже находится новый режиссёр и пусть хоть так, но я хочу ему доказать, – Гришин палец на манер знаменитого жигловского жеста
уткнулся в пол. – Да что там… покажу!.. да, прям здесь и сейчас, я – АКТЁР!!!
И он снова начал петь…и опять же резко оборвав песнь, стал показывать уже какую-то пантомиму… Затем принялся выплясывать, вернее, выбивать
чечётку… Недоумённо люд взирал на всё это безобразие, а прервать резонёра желающих так и не находилось.
– Что? что во мне не так? – горестно вопрошал паяц у публики, невольных очевидцев сего представления. – Разве я не достоин главных ролей? Разве у
меня нет таланта? – вещал он в микрофон, ведя взглядом по лицам и простирая руки от сердца – вдаль, к зрителю. И всё ж его жесты были какими-то
неестественными… фальшивыми, что ли?.. Давайте спишем это на волнение, ибо заметно было – давно не играл он (если вообще играл когда-либо?) пред
такой большой аудиторией.
– Гриш, хорош… заканчивай, – к паяцу решился подойти кто-то, видимо, хорошо знакомый актёру и, ухвативши его за рукав комбинезона, попытался
увезти прочь от микрофона, но, тут же, отоварившись – кулаком по лицу – кубарем скатился к помосту с цветами.
Теперь уж к паяцу, повыскакивав со стульев, ринулись коллеги, преимущественно женского пола, увещевая, – Гришинька, солнышко… ну хватит, а?..
пойдём уже, пойдём мой хороший…
И, возможно, на этом бы и завершилось сиё непотребство, но… в каждом коллективе есть – такой знаете? – записной шутник и острослов. И не важно,
что кроме него никому, как правило, не смешно, главное регулярно… в «тему»… «злободневно» он вещает и, как он думает, «острит». «В каждой бочке
затычка» – самое верное определение таких господ:
– Да! Нет таланту. Потому что ты – бездарь! – звонко выкрикнул шутник.
– Я?.. Это я-то – бе-ездарь?! – завёлся паяц с пол-оборота.
– Да ты, – не унималась «затычка». – Нету в тебе настырности…Не-ету! Так что сядь на место и заткнись, не мешай церемонии.
– Это во мне-то нет настырности?? Да я сама – Настырность!!! если хочешь знать. Да я такой настырный что… что… даже не знаю?… мёртвого заебу своей
настырностью!!!
– А ну-ка, блять… докажи.
– Что — а ну-ка?.. как я тебе докажу? – непонимающе паяц уставился на острослова.
– Мёртвую видишь? – гнул тот свою линию. – Еби.
– Ты что городишь-то? придурок, – зашикали на «затычку» коллеги, но тот с невозмутимым видом, раскинувшись на стуле, смотрел прямо в глаза
затравленному паяцу.
И паяц, словно загипнотизированный, или же уже просто — войдя в раж, с криком – Да ебись оно всё конём! – рванул с шеи потасканное жабо. Вместе с
жабо стал рваться и его костюм, обнажая торс… и всё той же расхлябанной, звенящей походкой направился к постаменту.
Стремительно забрался на гроб, продолжая оголяться, рвя одежду в клочья, обнажил чресла свои – тут мы будем беспристрастны – эрекции там и в
помине не было. Скорее даже так – мёртвый орел из гнезда не вылетит…
И вот – картина маслом, представьте: под прицелом множества объективов телевизионных камер, под тяжёлыми взглядами зрителей, Гриша-паяц,
разворотив ногами покрывала над усопшей, абсолютно голый, правда в колпаке с бубенчиками и башмаках, яростно надрачивает свой вялый писюн,
приговаривая, – Давай же с-сука, вставай… вставай, с-сука… я докажу! Я выебу! ПоднимА-АЙСА-А-А!!...
Тут, буквально на секундочку, прервём повествование и попросим вас задействовать своё воображение на полную катушку, ибо вы сейчас должны
попытаться услышать – Ааааа- лилу-у-у-йа-аа – примерно так же как это звучит за кадром в фильмах категории «В», или же в комедийных американских
сериалах, идущих сейчас по многим телеканалам, при неожиданно случившемся на экране чуде расчудесном… Представили?.. Услышали?.. тогда продолжим,
но чуть отмотав, с вашего позволения, назад:
– ПоднимА-АЙСА-А-А!!! – вопил паяц. И тут (помните? — Ааааа- лилу-у-у-йа-аа) усопшая приоткрыла глаза и каким-то скрипучим голосом, впрочем ей так
свойственным при жизни, произнесла, – Боже мой, мало того что ты бездарь… мало того что ты придурок… ты ещё и импотент… Пшёл вон с меня…
Народ ахнул, отпрянув. Затем, вообще, бросился врассыпную, подальше, создавая толчею.
Гриша, выпучив глаза, ртом издавал какие-то нечленораздельные звуки. Голова его как-то неестественно тряслась, да и самого его по всему телу била
крупная судорога… или паралич?.. чёрт его знает.
– Я не хотел, – вроде именно это, поговаривали очевидцы, он тихо бубнил себе под нос. – Видит бог, я этого не хотел… Я… я не знаю как… как это… –
Он выглядел таким растерянным. От прежнего паяца не осталось и следа. И вдруг перейдя на крик, – Изыды-ж сатана!!! Властью данной мне возвращайся
в АД!!! – Гриша со всей дури, с ноги, ка-а-ак уебёт по голове воскресшей…
И ещё раз… и опять… и снова… пока его не свалили наземь какие-то крепкие ребята появившиеся непонятно откуда, как чёртики из табакерки.

* * * * *

– Нет же Иван М-михалыч, нет… но кто мог п-предполагать? – оправдывался перед кем-то вышестоящим по телефону тот самый – толстый, мордатый и в
неслабецком чине. Он страшно потел, и чуть-чуть даже заикался от волнения, чего раньше за ним замечено не было. Шёл «разбор полёта», вернее
сказать – крутого пике, и одновременное «получение по шапке».
– Иван Михалыч отличные вводные д-данные ж были, – пред ним на столе лежала пухлая папка, из которой мордатый, перелистывая страницы, периодически
что-то зачитывал вслух в трубку. – Оперативниками была получена информация о предп-полагаемом убийстве известного столичного театрального
д-деятеля… Ну да – она самая, р-режиссёр… Да-да, того самого м-модного театра… Передел собственности в центре Москвы – мотив как мы предполагаем.
Да, Интеко фигурирует. Заказчик – птица в-высокого… очень высокого п-полёта, и потому р-разработку мы поручили Стешненко и Егорову… Что?.. Это
наши лучшие умы, вообще-то…
Инсценировку провели по всем канонам, но эта с-сука, Заказчик, пожелал убедиться в действительной кончине объекта, и пришлось импровизировать на
х-ходу… Ну, вот и пришла такая идея — имитировать похороны… Вы знаете как долго я её уговаривал лечь в гроб?!!! Да это кошмар был какой-то, а он
ей всё лицо разнёс просто в клочья. Ужас!.. Да взяли мы обоих первым же делом… в разработку пустили… Иван М-михалыч, оба – п-пустышки! Одного из
них вообще в психушку сдали. Да, тут сомнений быть не может.
А что заказчик? Да сорвалось всё… Такой цирк, конечно… да-да, все записи удалось изъять у журналистов…
Да понимаю я… готов, так сказать, понести заслуженное наказание. Что?.. несоответствие?!.. напишу, конечно же… положу, – тихим, грустным голосом
закончил мордатый свой диалог с кем-то вышестоящим…

* * * * *

А Григорий?.. Григорий, выйдя из «дурки» ещё какое-то время мыкался-пыкался по различным театрам, но… как-то всё безрезультатно. Затем и вовсе –
пропал куда-то из виду. На время, как выяснилось:
Всплыл в образе самого — Мессии… возвещал: что он и есть – второе пришествие Иисуса Христа!!! на землю грешную…
Взяв себе фамилию Грабовой, он за некую, кстати, весьма недурственную, мзду обещал воскрешать мёртвых…
Каким именно образом он ЭТО будет делать, держалось в строжайшем секрете.


Заговор


Моя бабушка Поля была деревенской волшебницей. Звучит это как-то по-дурацки, и я бы на вашем месте мне не поверил. Я первый не поверил бы в такую
чушь, если бы это касалось не моей семьи.

Когда в 20-е годы по дворам ходили пионеры и всех по списку обучали читать, Поле уже взрослой женщине, проще было откупиться мешком муки от
голоногих засранцев, чтоб не мучили ее, а поставили галочку о проделанной работе. Представьте, если бы власть обязала все взрослое население
обучиться нотной грамоте (вроде полезно, но напрягает...), бабушка так никогда и не научилась ни писать ни читать.
Когда умер дедушка Петя, письма за бабушку стала писать ее соседка – старая киргизка.
Этот почерк мы и воспринимали много лет как бабушкин.
Вообразите себе наше состояние, когда мы получили письмо в котором бабушка «своим» детским почерком рассказала нам, что умерла и ее хоронили всей
деревней...
Но это было целиком в ее стиле.
Когда у кого-то заболевала корова, и ветеринар говорил: «Скорее режьте, пока не сдохла, хозяева видели, что дела у их коровы и вправду ни к черту:
три дня не ест и уже не встает. Придется идти на поклон к Поле.
Бабушка брала мою маленькую маму и шла лечить. Лечение незамысловатое: все выгонялись из коровника (кроме мамы) бабушка пять минут что-то шептала
больной на ухо, умывала ей морду водой и уходила.
На следующий же день корова выздоравливала и начинала давать молоко.
Плата за лечение была стандартная: месяц хозяйка приносила по три литра молока в день.
У Поли никогда не было коровы, зато молоко было всегда. Еще и соседям хватало.
Бабушке ничего не стоило тремя словами прекратить рост волос подмышками у пятнадцатилетней девушки, чтоб та больше никогда в жизни не тратилась на
тупые советские лезвия (волосы подмышками никогда больше не росли).
Как-то моя мама в глубоком детстве, стала свидетельницей разговора бабушек на лавочке.
Они обсуждали, как и что было на этом месте раньше:
- Раньше до клуба, тут был базар. Он заканчивался вооот теми деревьями. И этих домов тоже не было.
- А я помню еще до базара, тут был конезавод. Мой отец на нем работал до самой смерти до 1895-го года.
Моя бабушка помалкивала, да вдруг не выдержала:
- А на месте этого пустыря, рос огромный дуб, рядом колодец, а чуть дальше стояла церковь.
Все старушки загалдели:
- Поля ты что-то путаешь. Не было никакой церкви. Да и откуда тебе знать? Ты тут самая молодая, при том приехала только после войны из Оренбурга…
Тут обрела дар речи старейшая из бабушек - девяностолетняя соседка:
- Поля, а ведь и правда тут был и колодец и церковь и дерево. Только дуб я уже не застала, его спалила молния, когда мне было лет десять...
Все уставились на мою бабушку.
Бабушка Поля:
- Ой, заболталась я тут с вами, а мне еще хлеб печь. Валька, айда домой .
Когда женился и через полгода развелся мой старший брат, а женился он из хулиганских побуждений – в 19 лет, для чего же еще женятся? Мы сдуру
написали бабуле о его свадьбе, а когда брат развелся, не хотели огорчать старушку: развелся мол, распалась семья, для стариков-то брак это
серьезно. И вот бабушка в письмах всех нас целовала, в том числе продолжала целовать и уже бывшую жену брата-Милу.
Как-то он решил слетать к бабушке в Киргизию. Невероятными усилиями нашел в серванте свое обручальное кольцо, чтоб поддержать легенду и полетел.
Бабушка обняла его на пороге дома, расцеловала, потом посмотрела внимательно на его лицо и сказала:
- А чего же ты внучек не написал мне что еще десять лет назад развелся? Не хорошо обманывать бабушку, если б я тебя не увидела, так бы и не
узнала...
Дедушка Петя мне рассказывал:
«Когда началась война и всех мужиков забирали на фронт, бабушкины подруги провожая мужей, рыдали навзрыд, только наша не рыдала по мне. Всем
говорила:
-А чего я буду зря рыдать, мой то Петр вернется, хоть израненный весь, но с ногами и руками. Я уж постараюсь, она подходила на проводах к
некоторым соседкам и по большому секрету шепотом говорила:
- А ну перестань дура голосить и убиваться, твой вернется!
Не ошиблась ни разу...
Лет десять назад я и о себе узнал кое-что смешное нескучное:
Когда мне было полгода отроду, мама подвела нас с двухлетним братом к бабушке и сказала:
- Мама, я постоянно думаю и переживаю. Смотрю - спиваются все мужики вокруг. То один под забором валяется, то другой от пьянки помер. А ведь они
были такими же славными малышами как вот наши. Что бы придумать мама?
На следующий день Бабушка Поля сказала:
- Я обо всем позаботилась: старшенький сможет чуть-чуть выпить когда вырастет и ему это не сколь не повредит, а вот маленькому, лучше и не
начинать. От греха подальше...
Я никогда не считался «ботаником», Был в детстве городским хулиганом в закатанных кирзах. Дрался «улица» на «улицу». Служил в армии, всегда был в
исключительно пьющих коллективах. Про телевидение вообще умолчу, короче, куда меня только не швыряло, но в свои 43 года, я так ни разу в жизни и
не попробовал ничего спиртного.
Спасибо тебе бабушка Поля...