13323
11
Перед вами 65-летний Анатолий - один из бомжей Минска. Однако в отличие от среднестатистического бомжа он трезв и прилично одет. Без определенного места жительства он уже более пяти лет и сегодня готов поделиться своим рассказом с вами.
Минчане без прописки и квартиры — по чистым и нарядным столичным улицам каждый день бродят десятки, если не сотни тех, за кем уже давно и прочно закрепилось емкое и вызывающее брезгливость слово «бомж». Задавшись вопросом, как же бывшие семьянины и хозяева квадратных метров превращаются в бездомных, редакция одного известного новостного сайта отправилась в город в поисках людей, которых давно не пугают «ни волны, ни ветер». Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что большинство несчастных не так уж и одиноки: почти все вокзальные и уличные попрошайки, жалостливо протягивающие заскорузлые руки в сторону прохожих, находятся под опекой и постоянным присмотром крепких парней кавказской национальности. А отыскать в зимнюю стужу бомжа, гуляющего самого по себе, занятие не из легких.
×
Анатолий — нетипичный бомж: теплая и, самое главное, чистая куртка, более или менее приличная шапка, светло-голубые, немного не по размеру джинсы. Мужчина трезв, выбрит и рассуждает вполне здраво, никакого специфического запаха или откровенной запущенности. Несезонность его наряда заключается в осенних туфлях и отсутствии перчаток — руки Анатолий греет в карманах куртки или втягивает в рукава. В общем, выглядит он для бомжа достаточно прилично, по крайней мере несколько месяцев в году, в основном зимних, когда ему, как и почти сотне «коллег по цеху», удается устроиться в государственное учреждение «Дом ночного пребывания для лиц без определенного места жительства». Все его «богатство» умещается в один старый целлофановый пакет «Виталюр», который он всегда носит с собой — оставить-то негде.
Анатолию 65 лет, в июле исполнится 66, бомжует мужчина не первую «пятилетку». В Доме ночного пребывания, расположенном в промышленной части столицы, он частый гость.
— Про «Дом» я знаю еще с 92-го года, он тогда был на улице Якуба Коласа — два старых деревянных сарая. А потом его сюда перенесли. Почти каждый год живу здесь, конечно, стараюсь устроиться к зиме, — рассказывает мужчина.
По словам Анатолия, каждый бездомный может «устроиться» в Дом ночного пребывания на один месяц. Дальнейшая судьба — улица или теплая, но контролируемая жизнь в заведении, напоминающем хостел, — в руках директора, именно он может продлить «путевку» на срок до года.
— Про «Дом» я знаю еще с 92-го года, он тогда был на улице Якуба Коласа — два старых деревянных сарая. А потом его сюда перенесли. Почти каждый год живу здесь, конечно, стараюсь устроиться к зиме, — рассказывает мужчина.
По словам Анатолия, каждый бездомный может «устроиться» в Дом ночного пребывания на один месяц. Дальнейшая судьба — улица или теплая, но контролируемая жизнь в заведении, напоминающем хостел, — в руках директора, именно он может продлить «путевку» на срок до года.
— Все на усмотрение директора, как он сам решит: он же здесь и царь, и Бог, и воинский начальник. Вообще Михайлович [директор заведения — прим. автора] очень многим помогает: документы восстановить, в Дом престарелых устроить, в бумагах разбирается. Грамотный и неравнодушный человек. Но и за порядком следит. Мы же как: с 6 и до 10 вечера можем зайти в «Дом», а в 8 утра уже уходим. Строго смотрят, чтобы пьяные не приходили, тогда просто не пускают — ночуй где хочешь. И я согласен — правильно это.
О том, как лишился жилья, Анатолий говорит уклончиво:
— Была у меня квартира в Ленинском районе, на Плеханова, но с семьей начались неполадки и жена меня выписала. К тому моменту мы уже были разведены. Не знаю, как это ей удалось, все юристы и адвокаты сделали. Понимаете, когда началась перестройка, я стал работать по фирмам. Все больше по колхозам ездили, у нас было три области: Гомельская, Могилевская и Брянская. В основном в России и сидели. Там нормально я зарабатывал, но и режим такой: три-четыре месяца поработаешь, на неделю можно домой. Ну вот ей это, видимо, и не понравилось, и она меня выписала. Соседи ее поддержали, были против меня. Ну и это дело любил иногда, — признается мужчина, воспроизводя при помощи указательного пальца и шеи общеизвестный жест. — Дочка в той квартире сейчас не живет, у мужа она, может, сдает, может, продала — я даже не знаю.
О том, как лишился жилья, Анатолий говорит уклончиво:
— Была у меня квартира в Ленинском районе, на Плеханова, но с семьей начались неполадки и жена меня выписала. К тому моменту мы уже были разведены. Не знаю, как это ей удалось, все юристы и адвокаты сделали. Понимаете, когда началась перестройка, я стал работать по фирмам. Все больше по колхозам ездили, у нас было три области: Гомельская, Могилевская и Брянская. В основном в России и сидели. Там нормально я зарабатывал, но и режим такой: три-четыре месяца поработаешь, на неделю можно домой. Ну вот ей это, видимо, и не понравилось, и она меня выписала. Соседи ее поддержали, были против меня. Ну и это дело любил иногда, — признается мужчина, воспроизводя при помощи указательного пальца и шеи общеизвестный жест. — Дочка в той квартире сейчас не живет, у мужа она, может, сдает, может, продала — я даже не знаю.
Первое время, как говорит Анатолий, отирался у друзей, потом зимовал в квартире на Платонова, а затем ушел на улицу — «а что было делать?» Теперь живет, по его же собственному признанию, где придется и дни проводит по-разному: «Мне есть чем заняться, часто знакомым помогаю: снег убрать, погрузить что-то, в стройке понимаю. И в „Доме“ надо смотреть за порядком. Но в основном подработать удается летом».
Правда, этим летом мужчина не заработал ничего, говорит, у него был инфаркт и все жаркие месяцы провел в больнице: «Два месяца пролежал в „десятке“, потом в первой — и так все лето».
Если верить Анатолию, то профессия у него сложная и опасная — монтажник-высотник. Правда, мастерству этому он нигде не учился: «Самоучка я. Ничего страшного в такой работе нет, я и сейчас могу залезть куда хочешь, для меня это легко».
Мужчина в разводе с 1985 года, но к женщинам его «не тянет»: «После жены была одна, тоже умерла. Трагедий хватило».
Правда, этим летом мужчина не заработал ничего, говорит, у него был инфаркт и все жаркие месяцы провел в больнице: «Два месяца пролежал в „десятке“, потом в первой — и так все лето».
Если верить Анатолию, то профессия у него сложная и опасная — монтажник-высотник. Правда, мастерству этому он нигде не учился: «Самоучка я. Ничего страшного в такой работе нет, я и сейчас могу залезть куда хочешь, для меня это легко».
Мужчина в разводе с 1985 года, но к женщинам его «не тянет»: «После жены была одна, тоже умерла. Трагедий хватило».
Говоря о трагедиях, он вспоминает, что очень переживал, когда в трехлетнем возрасте умер сын, а в прошлом году скончалась бывшая супруга — погоревал, приложился «к бутылочке». Осталась у Анатолия дочь — 35-летний экономист «где-то в правительстве»: «Она окончила 11 классов на отлично, заочно экономический, у нее муж юрист какой-то и дети. Но мне никак не помогает, не поддерживает, вообще с ней никаких делов».
И все же, говоря о том, что никаких «делов» с дочерью не имеет, Анатолий лукавит: недавно он подавал иск в суд — пробовал «выбить» алименты на свое содержание.
— Меня директор хотел направить в дом престарелых, который находится тут же, через дорогу. Но мне не хватает пенсии. У меня сколько? Лимон двести, а нужно два с лишним. Нужно, чтобы дочь доплачивала, хотел, чтобы она помогла. Ходил в суд, но это все ерунда: суд проходил формально, меня толком и не спрашивали — как зовут? где живу? и все. Короче, отказали: у нее адвокаты и юристы. Но буду пробовать снова, надо же как-то устраиваться. А еще говорят, что скоро за жизнь в нашем «Доме» платить надо будет — сколько, я не знаю, но введут что-то.
И все же, говоря о том, что никаких «делов» с дочерью не имеет, Анатолий лукавит: недавно он подавал иск в суд — пробовал «выбить» алименты на свое содержание.
— Меня директор хотел направить в дом престарелых, который находится тут же, через дорогу. Но мне не хватает пенсии. У меня сколько? Лимон двести, а нужно два с лишним. Нужно, чтобы дочь доплачивала, хотел, чтобы она помогла. Ходил в суд, но это все ерунда: суд проходил формально, меня толком и не спрашивали — как зовут? где живу? и все. Короче, отказали: у нее адвокаты и юристы. Но буду пробовать снова, надо же как-то устраиваться. А еще говорят, что скоро за жизнь в нашем «Доме» платить надо будет — сколько, я не знаю, но введут что-то.
Мужчина утверждает, что скромной пенсии на жизнь ему не хватает. Получив раз в месяц деньги, старается их распределить по дням, а из продуктов покупает только молоко, сосиски и колбасу. «Нас еще кормят в церкви, — не без удовольствия вспоминает Анатолий, — адвентисты семи дней, это на Ольшевского, вот они раз в день кормят, и студенты подкармливают: в субботу они на вокзале на Михайловском сквере и второй раз на сквере Симона Боливара. Когда суп, когда кашка — горячее удается поесть, хочется же… Эти, религиозные, особенно не цепляются, в церковь не загоняют, но предлагают: приходите на службу, молитесь, Бог поможет — ну это все, знаете…»
Друзей у Анатолия нет: кто-то из «прошлой» жизни может иногда помочь, дать подработку, а среди бомжей единомышленников он не нашел.
— Приют наш рассчитан на сто человек, где-то около этого, наверное, уже есть. Здесь тебе все друзья, когда деньги есть, а так никому не нужен. Люди как волки — каждый сам за себя. Судимых много, но они держатся отдельно, у них своя компания.
На выборы мужчина, который только недавно потерял паспорт и сейчас занимается его восстановлением, не ходит: «Какие выборы, о чем вы говорите, на что они мне?» Скептически он смотрит и на последние веяния от белорусских законотворцев. Пока государство ломает голову над тем, как обложить налогом граждан алкоголиков, хулиганов и тунеядцев, большинство из них, в том числе и Анатолий, уверены, что ничего из этого не выйдет: «Налог на тунеядцев — это я слышал, это я в курсе. Здесь [в Доме ночного пребывания — прим. автора] есть люди работоспособного возраста, хотя многие без ног, хромые: зимой подмерзли или на работе когда-то пострадали. Они не работники. Да и вообще, вряд ли что-то с бездомного взять получится. Это, конечно, их дело, как повернуть, но сложно это все слишком».
— Приют наш рассчитан на сто человек, где-то около этого, наверное, уже есть. Здесь тебе все друзья, когда деньги есть, а так никому не нужен. Люди как волки — каждый сам за себя. Судимых много, но они держатся отдельно, у них своя компания.
На выборы мужчина, который только недавно потерял паспорт и сейчас занимается его восстановлением, не ходит: «Какие выборы, о чем вы говорите, на что они мне?» Скептически он смотрит и на последние веяния от белорусских законотворцев. Пока государство ломает голову над тем, как обложить налогом граждан алкоголиков, хулиганов и тунеядцев, большинство из них, в том числе и Анатолий, уверены, что ничего из этого не выйдет: «Налог на тунеядцев — это я слышал, это я в курсе. Здесь [в Доме ночного пребывания — прим. автора] есть люди работоспособного возраста, хотя многие без ног, хромые: зимой подмерзли или на работе когда-то пострадали. Они не работники. Да и вообще, вряд ли что-то с бездомного взять получится. Это, конечно, их дело, как повернуть, но сложно это все слишком».
Несмотря на свой статус бомжа, с милицией Анатолий редко не то чтобы конфликтует, а даже общается: «Милиция не беспокоит. Если ты ничего не делаешь, то они не обращают даже внимания. Если не буянишь, матом не ругаешься, пьяный не валяешься — им все равно. Идешь смело — иди, они тебя не трогают, и ты их не трогай. Ну, а если будешь валяться — заберут».
С работой «черных» риелторов ему тоже не доводилось сталкиваться: «Такого я еще не встречал, слышать — слышал, но ни одного человека, кто бы от них пострадал, не видел. Среди моих знакомых таких нет. Больше семья выкидывает на улицу».
Заветная мечта бомжа Анатолия — попасть в дом престарелых: «Надо же куда-то определяться. Соберу все документы, буду пробовать. Директор очень помогает: говорит, что еще попытаемся, раз с первого раза не получилось».
С работой «черных» риелторов ему тоже не доводилось сталкиваться: «Такого я еще не встречал, слышать — слышал, но ни одного человека, кто бы от них пострадал, не видел. Среди моих знакомых таких нет. Больше семья выкидывает на улицу».
Заветная мечта бомжа Анатолия — попасть в дом престарелых: «Надо же куда-то определяться. Соберу все документы, буду пробовать. Директор очень помогает: говорит, что еще попытаемся, раз с первого раза не получилось».
Источник:
Ссылки по теме:
- История одного европейско-азиатского бомжа
- Лучшие фотографии 2013 года по версии Reuters
- Трогательные снимки со всех частей света
- Пол Уокер помог купить обручальное кольцо ветерану иракской войны
- 10 причин, по которым наша жизнь может быть Матрицей
Новости партнёров
реклама
1) Фактически перестал проживать и заботиться о дочери с 1985 года, т.е. если дочери 35 лет сейчас, то с 7ми лет она не знала отца. Как сам он признается о ней он ничего не знает, значит участия в воспитании не принимал.
2) Из собственных признаний выпивал, вероятнее даже был тем еще пьяницей. Ибо те кто по выходным выпивают даже признаваться не хотят. А этот признался.
3) Соседи его не любили. За что? Явно не просто так. Жена тоже.. надо же. Наверняка были пьяные дебоши, ломился по ночам в дверь.
4) Далее почему дочь не хочет знать своего родителя? Даже вопрос нужно поставить так: Этот мужчина был любящим и заботливым отцом? Я думаю ответ НЕТ.
Его конечно жалко, но в большей степени вызывает сочувствие дочь. У нее видимо появилась семья, дети, муж. А тут всплывает алкоголик из твоего детства и требует что бы ты о нем заботилась.. Судите сами.
И да, вот эта фраза "родители это святое", не всякий биологический донор называется родителем. Родитель этот тот кто вырастил, заботился когда ты был маленький и беспомощный. А этот тип явно не родитель.
Правельно кто-то писал, теперь дети от искусственного оплодотварения (отец-донор спермы) долэжны тоже обеспечивать оплодотворителя
настоящий лентяй найдет способо обойти этот закон не вставая с дивана 8)
Бывают разные истории, и помогать конечно же нужно, но, простите, не всем.
Может мы еще и педафилам и убийцам начнем руку помощи протягивать
Женщины,которые бросают детей, хотя бы вынашивают ребеночка и рожают, за это им можно быть благодарным.