Диктатура жены навредила Горбачёву

В финальную часть рассказов Алексея Алексеевича (он, к сожалению, умер летом 2016 года) вошли его воспоминания о работе с другими лидерами СССР – Брежневым, Андроповым, Горбачёвым.
Оценкам подполковника Сальникова вполне можно доверять, поскольку он находился в непосредственной близости от руководителей КПСС и СССР. Они не всегда и не для всех приятны, но представляют несомненный интерес и для профессиональных историков, и для наших уважаемых читателей. Итак, продолжим изучение наших бесед с Алексеем Алексеевичем, записанных мною в 2011–2015 годах:

Алексей Сальников: Наши «хозяева», члены Политбюро, тоже ведь люди разные были. Одни, например, карьеристы, только к должностям стремились. Я всех видел рядом и слышал, конечно, тоже. С моей точки зрения, самый высокий уровень в Политбюро был у Косыгина. Трудолюбивый, умный. Затем Мазуров, Андропов. А вот Подгорный, например, был недалёким, делал карьеру, пользовался положением в партии и доверием Брежнева. Грубый, наглый, но трусоват. Кстати, можете себе представить, чтобы в советское время человек потребовал бассейн у него на даче наполнять «Боржоми»? Из Грузии трубопровод строить? В цистернах везти? Суслов был суховатым и капризным, особенно в том, что касалось еды и транспорта, а в быту почти аскет. Что касается карьеристов, то среди них можно было выделить Тихонова, стремившегося на место Косыгина и Устинова, очень хотевшего быть маршалом и министром обороны. В общем, у каждого были свои сильные и слабые стороны…
Брежнева я первый раз увидел ещё в конце 1950-х годов. Выглядел он импозантно, женщинам нравился, да и они ему тоже. Хрущёв, с которым я в то время работал, приблизил его к себе, но определённая дистанция всегда сохранялась. А когда Хрущёва снимали, он очень не хотел, чтобы Брежнев стал главным. Говорил: «Лучше уж Суслова, чем этого тупца…»
К Брежневу Хрущёв относился строго, понимая его ограниченность. Мы как-то ездили по Средней Азии. И у него было непонятное настроение. То уезжать, то оставаться, а до аэродрома – далеко. И ночевать мы собрались, по-моему, на Иссык-Куле. И тут приказ: «Уезжаем!» Я забегаю, чтобы постель собрать, а постель у нас была своя, подушки, одеяла… Хрущёв разговаривает с Брежневым по телефону. Я говорю: «Можно постель собрать?» Он рукой махнул и продолжает разговор. А связь громко звучала, и собеседника, то есть Брежнева, было слышно. Тот говорит: «Мы на охоту поедем». А Хрущёв: «Вы почему это на охоту собрались? Какое число сейчас? Народу нельзя, а вам всё можно? Смотрите, если я приеду и узнаю! Я вопрос поставлю!»
…В годы моей работы у Алексея Николаевича Косыгина я отметил для себя, что с Брежневым они были близки примерно до конца 1960-х. Они ещё собирались вместе, выпивали, песни пели… Потом ездить друг к другу на дачи перестали, в Завидове встречались. А самые большие разногласия с Брежневым у Косыгина появились ближе к середине 1970-х.
О том, каков был уровень их взаимоотношений, говорит то, что Брежнев всегда называл его «Алексей Николаевич», а Косыгин Брежнева – «Леонид» или «Лёня». Кстати, Косыгин был единственным из Политбюро, кто выступил против введения войск в Афганистан, кто скептически относился к программе партии. И подпись свою под решением Политбюро о введении войск он не поставил. Мог себе и такое позволить.
Но вернёмся к Брежневу. Брежнев мне не особо нравился. Мне приходилось работать с ним. У нас ведь задача какая? Быть как можно более незаметными. Некоторые из членов Политбюро очень не любили, когда рядом официант маячит. Косыгин, например. А Брежнев – наоборот. Он говорит мне на встрече: «Стой возле меня и никуда не отходи!» Сохранилась фотография, где я стою прямо позади Брежнева во время приёма в честь английского премьера Гарольда Вильсона.
А соображал-то он в те времена уже не очень… Заговаривался. Устинову однажды дают звёздочку Героя в кабинете у Брежнева. И тот говорит ему: «Я тебя поздравляю с девочкой!» Бывало, он ко мне обращался: «Я хорошо сказал? Всё хорошо?» У нас на встречах, особенно за рубежом, публика разная бывала, разведчиков много. А он всё время ко мне обращался… Меня там чуть ли не спецагентом считали. Брежнев зовёт, я подбегаю, он мне что-то говорит, все думают, что сообщение какое-то передаёт, а он на самом деле просто одобрения искал тому, что сказал. Или спрашивал: «А там всё хорошо?»
В моей работе нужно было учитывать все нюансы. Если я наливаю графин с водой в спальне и туда кто-то заходит, я замечал, прибавилась ли вода или убавилась. Не плеснул ли туда кто-то посторонний что-то, либо запил мой подопечный таблетку или забыл. За границей, когда мы бывали в резиденциях, приходилось убирать все следы. Особенно упаковки от таблеток. Разведки-то везде работали, весь мусор просеивали, чтобы узнать, чем наш «царь» болеет. Мазки чуть ли не с унитазов брать пытались. Всё нужно было отслеживать. Сейчас этому такого внимания не уделяют уже.+

А сколько раз в моей практике я иглы находил! Приезжаешь в какую-нибудь резиденцию за рубежом… При Брежневе приезжаем мы в Финляндию. Я стал щупать постель, проверять. Новое одеяло вроде, а в нём игла оказалась. Скорее всего, конечно, не специально, просто забыли при изготовлении.

Брежнев ел всё подряд, а потом была проблема с зубами, насчёт своего веса беспокоился, всё потолстеть боялся. Ну и стал отказываться о еды. Даже на приёме как-то говорит мне: «Я не буду!» Я ему: «Давайте я вам чернослива положу или салатика, чтобы для приличия на тарелке было…» А помоложе был, всё подряд ел.
Ел он некрасиво, только как ему удобно, не то чтобы вилку в левой руке держать. Тут ведь нужно делать всё естественно, без напряжения. Иногда возьмёт вилку с ножом и держит, подняв вертикально.
Врачи, я помню, говорили ему, что это нельзя есть, то нельзя пить. В Болгарии ужинали, там есть напиток типа нашей простокваши. Всем поставили, а Брежнев: «А мне?» Я говорю: «Вам нельзя!» Он: «Поставь!» Потом утром встаёт… Доктор Михаил Титыч говорит: «Зачем дал ему?» Я отвечаю: «Просил!»
С ним вообще некрасивые истории были. Никто из членов Политбюро не просил что-нибудь с приёма завернуть «с собой». А у Брежнева какая-то жадность была. Он своеобразный мужик был, ему хапать бы… Идёт банкет, мероприятие в Кремле, а он говорит мне: «Вот это, это и это заверните». Хотя уже на дачу машина со всей едой отправлена. Но он хотел «с собой». Как будто мало ему было…
Сейчас много пишут, что Брежнев, дескать, добрый был, терпимый к обслуге. К любимчикам – да. Но бывало, что Брежнев всех помощников гонял, обслуживающий персонал тоже, и без особой причины. Нехороший был. У меня-то к нему никаких претензий не было. Даже фрак от него получил «в подарок». Во Франции нам напрокат взяли фраки, чтобы мы не отличались от местных официантов. Брежнев с Громыко приезжают во Францию и видят меня во фраке. Брежнев: «Кто это? Алёша? Где фрак взял?» Я отвечаю: «Здесь!» Он говорит: «Так ты его возьми с собой!» Сказал послу, увезли с собой…+

Выпивал Брежнев иногда, скажем, не совсем умеренно. Не так, чтобы оркестром дирижировать, но всё-таки до такой степени, что поднимать его со стула приходилось и под руки вести. А сделать это незаметно очень трудно. Естественно, связано это было во многом с преклонным возрастом. В ФРГ идёт приём, там канцлер, президент, глава бундестага. Пошли в маленькую комнату. Он там такое им слепил… Если бы публично сказал – международный конфликт точно был бы. Рябенко, начальник охраны Брежнева, говорит мне: «Вы что, ему выпить дали?» Я говорю, что нет, всё разбавленное. Но всё равно хватило… Иногда первые лица могли и сами себе налить. Но зависело всё от статуса обеда.

…Любимых фильмов ни у кого не было, разве что Брежнев на даче «про разведчиков» и «про войну» любил смотреть. А если вместе собирались… Пожилые и, в принципе, простые мужики. Смотрели так же, как и в кинотеатрах – садятся, и сначала им прокручивают киножурналы. Новости дня. Один, два. А потом какой-нибудь фильм. В Завидове при Брежневе показывали и американские фильмы. Постреляли, выпили – и ковбойские фильмы смотреть…
Ни Хрущёв, ни Андропов, ни Брежнев денег с собой не носили. Обычно у кого-то из охраны брали или у помощников. Косыгин или Хрущёв просили в магазине расплатиться, а потом отдавали деньги. Брежнев мог об этом и забыть. У кого-то из ребят были деньги, они платили.
Мне приходилось работать с Брежневым в основном в последние годы его жизни, и я абсолютно уверен, что примерно с 1976 года он уже не мог быть полноценным руководителем. Даже чисто физически. Его, единственного из членов Политбюро, приходилось по утрам будить – остальные сами поднимались. Одеваться ему тоже помогали наши сотрудники. Бывало, что и на работе засыпал. И не в комнате отдыха, а прямо в кабинете. Ждёт посетителя, помощник заходит, а Брежнев спит

С Юрием Владимировичем Андроповым я познакомился ещё в то время, когда он был председателем КГБ СССР. Мне иногда приходилось обслуживать мероприятия с его участием, он запомнил меня и называл по имени. По служебной линии, естественно, мы все ему подчинялись, поскольку служили в 9-м управлении КГБ. Он даже меня в своё время к ордену «Знак Почёта» представил.
Гораздо чаще я работал с Адроповым после смерти Алексея Николаевича Косыгина, иногда бывал с ним в командировках, часто приезжал к нему в больницу, откуда он руководил и страной, и партией в последний год жизни. Андропов был очень простой, не капризный. Работа с ним, в общем-то, была почти отдыхом. Правда, болен был давно, чувствовал себя плохо. Народ вокруг него был тоже разный. Многие стремились пообщаться тогда, когда он этого не хотел. Он говорит мне: «Лёш, а Лёш, не подпускай никого ко мне». Он сам человек был простой, и многие хотели этим пользоваться.
Много легенд разных вокруг него было. Вот, например, выпивал он очень немного. В своё время иностранные журналисты называли его любителем виски. Неправда. Бывало, что нужно выпить с кем-то. Говорит мне: «Нужно уважить». Выпьет немного вина, у него щеки розовые… Любил пить абхазское вино «Лыхны». Виски никогда не пил. Кстати, у нас в «девятке» в те времена «Лыхны» было самое популярное вино.
Я часто ездил в Кунцево к Андропову в больницу. Сделаю клюквенный сок, который он любил. Он любил кислые яблоки, вообще всё кислое. Мы даже ему привозили из Индии яблоки. Ящик, другой. А так привозил я ему в больницу винегретик, диетический, соки. Он попробовал и говорит: «А вот тут в больнице винегрет лучше готовят!» Хотя на самом деле наш и вкуснее, и приятнее, и приготовлен правильнее. Но ему понравился больничный. Пришлось поддакивать: «Тут у вас лучше, чем на особой кухне». У Андропова из-за заболевания почек была бессолевая диета. Несмотря на слабое здоровье и то, что Андропов допоздна читал, он как петушок вскакивал утром. В отличие от Брежнева – никаких «побудок»…
Кстати, у членов Политбюро по поводу питания были не только ограничения, но и капризы. Суслов был капризным, придирчивым. Он просто не переносил баклажанную или кабачковую икру. Даже близко нельзя было поставить. На приёме увидит – сразу нос воротит, мог даже при посторонних потребовать, чтобы убрали. Зато сосиски, сардельки, кашка – это было его. Щи любил, отварное мясо. Под соусом что-то не любил. Так что даже во время приёмов или фуршетов для него на всякий случай держали сосиски, вдруг закапризничает! Представляете, всем судака фаршированного или люля-кебаб подают, а ему – сосиски, да ещё с кашкой! А пил он вместо водки воду, но из бутылки с этикеткой «Столичная», и даже кривился, будто спирта махнул…
Андропов встречался с людьми в разных местах. Звонит ему какой-нибудь академик, просится на приём. Но не приглашать же его в КГБ! Встречались на конспиративных квартирах, я его там сопровождал. Своя система оповещения была: например, открыта форточка – значит, квартира в порядке, готово всё. А моя задача – проследить, чтобы с питанием, выпивкой всё было как надо. Нужно и вкусы гостей знать. Кстати, приезжал на «конспиративные» встречи Андропов на обычной «Волге».+

При нём многое изменилось в нашей службе. На Новом Арбате, например, как и сегодня, была правительственная трасса, стояло много милиционеров, практически у каждого столба. Андропов говорит на заседании Политбюро: «Давайте сделаем радиотелефонную связь, чтобы не держать столько людей всё время». И на домах установили антенны в виде белых шаров, ретрансляторы. Москвичи со стажем прекрасно помнят их. Когда машины проезжали, сообщали о необходимости усиления охраны…

В том, что касалось бытовых вопросов, Андропов ориентировался не так сильно, как в политике и технике. Помню, как он вдруг решил «проконтролировать» своего «прикреплённого» Иванова. В то время была сеть спецмагазинов. Мы тоже ими иногда пользовались «по блату». В сотую секцию ГУМа, например, даже мне попасть было непросто. По договорённости произносил пароль: «Я родственник Татьяны Филипповны». Это жена Андропова. Но была и возможность «разоблачения». Там заведующей Жабина была из нашего 18-го отделения. Надо было ей на глаза не попасться. Она с Терешковой работала, с зарубежными гостьями… Магазины были в ателье на Кутузовском, в Доме приёмов на Ленинских горах. Были и при Брежневе, и в начале горбачёвских времён.
Так вот, «прикреплённый» Андропова что-то недешёвое в спецмагазине на Кутузовском купил для жены. Он вызывает меня и говорит: «Это правда? Откуда он деньги взял?» Я отвечаю: «У него жена работает в ГУМе, может, что-то там купила и кому-то продала, да и сам Виктор – он ведь тоже работает, так что семья обеспеченная». Замяли инцидент.
С другой стороны, когда я работал у Косыгина, нашему замначальника охраны звонят из мехового ателье: «Завтра повышают цены на меха». А дочь, Людмила Алексеевна, заказала у них шубу. Говорят: «Надо заплатить сегодня, а то завтра всё будет на тридцать процентов дороже». Наш сотрудник доложил Людмиле Алексеевне. Потом его вызывает Косыгин: «Не надо сегодня платить, я потом сам ей денег дам. Я специально не говорил своим о подорожании…» А вот Андропов заказанную шубу оплатил сразу, не стал подорожания ждать. В общем, и у них двойные стандарты были…
Юрий Владимирович человеком был не азартным. Он не увлекался ни футболом, ни хоккеем, даже в шахматы или в домино не играл. Я помню, как мы приучали его в домино играть. Едем в поезде. Он, комендант Никитин, доктор Валентин и я. Он говорит: вы подыгрываете, я так не буду играть. Он даже не умел в эту простейшую игру играть. А потом его потихонечку стали на хоккей таскать, и он даже увлёкся. Даже Виктора Тихонова лично вызывал, чтобы тот из Риги переехал в Москву в ЦСКА.
В мои обязанности входило очень многое. Во всех командировках я должен был зайти на кухню, посмотреть, что готовят, как готовят, иногда попробовать. И говорил нашим первым лицам, что можно есть, а что не рекомендуется. А когда я с Юрием Владимировичем Андроповым ездил в командировку поездом, то он приказывал не брать с собой поваров и официантов. Приходилось в трясущемся вагоне всё самому готовить и приносить. Но это обычное дело, часть работы.
Конечно, ни к Брежневу, ни к Андропову я не привык так, как к Хрущёву и Косыгину, с которыми работал очень долго. Но все их вкусы, особенности личности, привычки знал досконально. Иначе нельзя было. Один-два раза сделал что-то неправильно, не понравится «царю» – и всё, работаешь в другом месте. Или вообще не работаешь в нашей системе. И такое бывало…

После смерти Косыгина я вроде бы отживал уже своё. Работал и с первыми лицами, но на временной основе, ездил в поездки, обслуживал встречи с зарубежными лидерами. Но интереса в работе уже практически не было. Может быть, масштаб личностей не тот был. Мне как-то всё равно было. Потом назначили шеф-инструктором. Я учил молодых, инструктировал, проверял. А потом увлёкся аранжировкой цветов. В 1986 году исполнилось 60 лет, на пенсию пора. Но всё равно оставили меня на работе. Я ведь, когда ездил с первыми лицами за рубеж, много видел и всё запоминал. Как цветы располагаются во время приёмов, встреч, торжеств. У нас-то этим всерьёз никто не занимался. Я что-то копировал, что-то своё вносил. И в горбачёвские годы, и в ельцинские.
Раисе Горбачёвой нравилось. Я, например, оформлял её встречи с жёнами членов Политбюро. И в Доме приёмов на Воробьёвых горах, и в Ново-Огарёве. Она была в восторге. Интересовалась, кто делал, благодарила, премировала даже.
А однажды погорел. Она говорит мне: «Сделайте мне маленькие букетики. Я хочу 23 февраля поздравить охрану». Нужно было 12 штук приготовить. А в то время, это ведь не нынче, с цветами проблема была. Я поездил по нашим объектам, где цветы выращивались в теплицах. Собрал цветы, сформировал букеты. А завернуть их не во что. Ну, пошёл в магазин «Цветы» на Новом Арбате, купил специальную бумагу. Завернул, поставил в воду, чтобы до утра постояли. А когда она стала вручать цветы, у неё руки испачкались от бумаги. Очень была недовольна. Она была очень капризной. Любила задавать тон. Демонстрировала жёнам старых членов Политбюро экономию. Когда устраивала так называемые женсоветы в Доме приёмов на Ленинских горах, начинала всех учить. Чтобы стол был простой, чтобы конфет на столе было немного и недорогих, чтобы закуски на столе было не пять видов, а один-два. Говорила: «Не транжирить». Чтобы изобилия не было. До сих пор не понимаю, почему у неё такой странный характер был, ведь противопоставляла себя практически всем. Во многом, конечно, её «диктатура» и вызывающее поведение навредили Горбачёву. Он и так был руководителем не самым сильным, а тут ещё и под каблук публично попадал. Помните, сколько анекдотов на эту тему было…

Когда мы вошли в эпоху новой России, даже в нашей системе были проблемы с обеспечением. Нужно было, например, сделать цветочную композицию с букетиками, перевязанными лентами цветов российского флага. А ленточек таких днём с огнём не найти было. У меня, правда, был в запасе моток красивой ленты, которую я лет за двадцать до этого из Белграда привёз. Но там цвета по-другому расположены: сверху синий, в середине белый, внизу красный. Нечего делать, пришлось использовать. И никто не заметил!
Так я и проработал до 1996 года, то есть до ельцинских времён. Кстати, для Наины Ельциной я делал цветочные композиции. Я же мастер на все руки. Поэтому, наверное, и продержался сорок лет рядом с вождями…